Заповедник гоблинов (сборник)
Шрифт:
На горизонте блестящего черепа вновь появилась муха. Немного потоптавшись на месте, она стала на передние лапки и задними почистила себе крылышки. Замерла на минутку, оценивая обстановку, потом повернулась и уползла обратно.
Брюс постучал по столу карандашом.
— Джентльмены, — произнес он.
В комнате стало так тихо, что я явственно слышал дыхание своего соседа.
И в этот момент, когда все мы ждали продолжения, я вновь ощутил, сколько достоинства и строгого вкуса было в убранстве этой комнаты, в ее пушистом ковре, богато отделанных деревом
Эта комната, подумал я, — символ семьи Франклин, символ универмага, который был ее детищем, символ положения, которое эта семья занимала, и того, что она значила для нашего города.
— Джентльмены, — проговорил Брюс, — нет смысла начинать издалека. Произошло событие такого рода, что еще месяц назад я сказал бы о нем: этому никогда не бывать. Я сделаю сообщение, а потом задавайте вопросы…
Он на мгновение остановился, словно подыскивая подходящие слова. Он оборвал фразу на середине, но не понизил голоса. Лицо его было суровым и бледным.
Помолчав, он медленно и выразительно произнес:
— Универмаг «Франклин» продан.
Какое-то время ни один из нас не проронил ни слова — не оттого, что мы были ошеломлены и парализованы: мы просто не поверили своим ушам. Ведь из всего, что может нарисовать человеческое воображение, любому из нас это пришло бы в голову в последнюю очередь. Потому что универмаг «Франклин» и семья Франклин были традицией города. Универмаг и семья существовали здесь почти со дня его основания. Продать «Франклин» — это все равно что продать здание суда или церковь.
Лицо Брюса было жестким и непроницаемым, и я подивился, как у него хватило мужества произнести эти слова, ведь Брюс Монтгомери был такой же неотъемлемой частью «Франклина», как и семья Франклин, а за последние годы он, вероятно, еще теснее сросся с универмагом — он управлял им, заботился о нем, переживал за него столько лет, что мало кто из нас мог припомнить, с какого времени он начал этим заниматься.
Потом тишина взорвалась и со всех сторон посыпались вопросу.
Брюс жестом призвал нас к молчанию.
— Спрашивайте не меня, — сказал он. — На все ваши вопросы ответит мистер Беннет.
Лысый мужчина впервые заметил наше присутствие. Он отвел взгляд от противоположной стены и слегка кивнул нам.
— Если можно, не все сразу, — проговорил он.
— Мистер Беннет, — спросил кто-то из глубины комнаты, — это вы — новый владелец, универмага?
— Нет, я всего лишь его представитель.
— А кто же тогда владелец?
— Этого я вам не могу сказать, — ответил Беннет.
— Значит ли это, что вы сами не знаете, кто он, или же…
— Это значит, что я не могу вам этого сказать.
— Не назовете ли вы нам сумму?
— Полагаю, что вы имеете в виду сумму, заплаченную за универмаг?
— Да, именно…
— Это тоже, — сказал Беннет, — не подлежит оглашению.
— Брюс! — раздался чей-то негодующий голос.
Монтгомери покачал головой.
— Будьте добры, обращайтесь к мистеру
— Не скажете ли вы нам, — спросил я Беннета, — какую политику будет проводить новый владелец? Останется ли универмаг таким же, каким он был до сих пор? Сохранится ли прежняя политика в отношении качества товаров, кредита, гражданских…
— Универмаг, — твердо произнес Беннет, — будет закрыт.
— Вы имеете в виду — будет закрыт для реорганизации?..
— Молодой человек, — отчеканивая каждое слово, проговорил Беннет, — я вовсе не это имею в виду. Универмаг будет закрыт. И больше не откроется. «Франклин» перестанет существовать. Навсегда.
Я поймал взгляд Брюса Монтгомери. Проживи я хоть миллион лет, из моей памяти никогда не изгладится тот испуг, изумление и боль, которые отразились на его лице.
6
Когда, ощущая затылком дыхание нависавшего надо мной Гэвина, я дописывал последнюю страницу, а отдел литературной правки стонал, что уже прошли все сроки выпуска газеты, позвонила секретарша издателя.
— Мистер Мэйнард желает с вами побеседовать, — сказала она, — немедленно, как только вы освободитесь.
— Уже кончаю, — бросил я и положил трубку.
Я дописал последний абзац и вытащил лист из машинки. Схватив его, Гэвин помчался к столу отдела литературной правки.
Он тут же вернулся и кивнул на телефонный аппарат.
— Старик? — спросил он.
Я ответил, что он самый.
— Видно, собирается как следует выпотрошить меня. Допрос третьей степени, с применением пыток.
Такая уж была у Старика манера. И вовсе не потому, что он нам не доверял. Не потому, что считал нас идиотами или портачами или подозревал, что мы что-нибудь замалчиваем. Мне думается, это в нем говорил газетчик — его толкала на это неодолимая тяга к выяснению подробностей, надежда на то, что, беседуя с нами, он выудит нечто ускользнувшее от нашего внимания: промывка грубого песка фактов в поисках крупиц золота. Мне кажется, что благодаря этому он проникался чувством собственной значимости.
— Какой ужасный удар, — посетовал Гэвин. — Потерять такой жирный кусок. Наверно, тот парень, что ведет счета в отделе рекламы, сейчас в каком-нибудь темном углу перепиливает себе горло.
— Удар не только для нас, — добавил я. — Но и для всего города.
«Франклин» был не только торговым центром. Тщательно причесанные чопорные старые леди в опрятных костюмах регулярно устраивали в чайной комнате на седьмом этаже скромные пиршества. Домашние хозяйки, отправляясь за покупками, неизменно встречали у «Франклина» своих старых приятельниц и останавливались поболтать в проходах между прилавками. Там устраивались художественные выставки, читались лекции на возвышенные темы — короче, использовались все приманки, которые для американцев являются критерием изысканного вкуса. Для представителей всех классов, независимо от их образа жизни, «Франклин» был рынком, местом встреч и своего рода клубом.