Заповедник "Неандерталь". Снабженец
Шрифт:
Уходил с рынка под задорный хит девяностых. ««Комбинация»» пела ««Бухгалтера»». Героя нового времени.
Вернулся в тарабринский мир, нагруженный как ослик. Пора мне набирать в команду ««верблюдов»», как это челноки делали. Только вот засада: тарабринских местных мужиков, здесь уже рожденных, брать нельзя – на обратном переходе в свое ««осевое время»» они помрут. У Степаныча самого команда торгашей из пришлых личностей, как Василиса объяснила - набранных с бору по сосенке из разных времён.
–
Надо же... Уснул я с пачкой долларов в руках, раскладывая ими пасьянс по годам выпуска.
И лампа керосиновая горит.
И ноутбук пашет, батарею жрёт.
Совсем забыл за эти трое суток ««потустороннего времени»», что сам же и приглашал Василису на ночной перепихон. Это я трое суток пахал без продыху, а для нее только-только день прошел, в который мы купаться на море ездили. Стыдобища. Позор на мою бывшую седую голову.
– Что это? – спросила Василиса, поднимая со стола банкноту.
– Чего это тут пять?
– Деньги, - ответил я. – Пять долларов.
– Странные какие-то деньги, – покачала головой вдова. – У нас они совсем не такие. Где это такое тратить можно?
– В Америке.
Женщина что-то прикинула для себя в молчании и, решившись, спросила.
– Возьмёшь меня туда с собой? Любопытно поглядеть, как в других местах люди живут.
Вот-вот… тратить твои деньги любая баба готова в любой момент.
– Взял бы охотно, - ответил я, ничуть не погрешив против совести, - да только ты вернуться обратно не сможешь.
– Да. Трепались дворовые тарабринские бабы о чём-то таком.
– Согласилась со мной Василиса и задумалась.
– Семья твоя большая? – интересуюсь.
– Семеро братьев и сестёр. Два десятка племянников и племянниц. У священников всегда большие семьи. У нас еще средняя была. – Улыбнулась Василиса. – Одна я пустоцвет.
– Часто с ними видишься?
– Как когда... – отвечает. – По большим праздникам собираемся у кого, по очереди. Но больше по разным там радостным или трагическим случаям. Последний раз все виделись на похоронах матери.
– Так вот. Если мне тебя с собой в другое время взять, то ты их никогда больше не увидишь. Никогда. Осознаешь? Я один у папы с мамой рос. Всегда хотел братьев иметь. И сестёр. Но…
– Поняла. А жалко.
– Лучше на это погляди, – передал я ей подарочную коробку с комбинацией.
Пусть отвлечётся.
– Это мне? – охнула Василиса на яркий картон упаковочной коробки, а руки ее уже сами собой атласный бант развязывают.
– Тебе. Тебе. – Улыбаюсь своим беззубым ртом.
– Какая красота, - ахнула Василиса, разворачивая комбинацию. – Но срамота же жуткая.
– А ты только для меня ее одевай. Вместо этой, - дернул я за длинную батистовую ночную рубашку.
– Ну, разве только для
Серьги висюльки брякнули. Мои серьги.
– Вот и переодевайся прямо сейчас, - предложил императивно.
Переоделась Василиса при мне и быстро, но покраснела только, когда увидела себя в зеркале.
– Стыдоби-и-и-ища… Но и красотища-то какая, - шептала она, крутясь перед зеркалом, оглаживая на себе темно-синий шелк с голубыми кружевами.
– А по мне, так в ней ты просто королевишна, - довольным тоном проворковал я.
Уже на постоянном моём диване в смежном купе, когда отдышались от ударного секса, я спросил.
– Чем же такой старый бабуин, как я так привлёк упертую бобылку, что склонилась она к блуду?
Что характерно, кружевную комбинашку - по молчаливому согласию, - мы с неё не сняли. И касаясь жестких синтетических кружев, дополнительно возбуждались от таких прикосновений.
Василиса честно ответила, даже не задумываясь.
– Ты необычный. Не похож ты на наших мужиков. Да и бабий час пришел. Я ребеночка хочу, пока не пришла пора родилку на кадилку отдавать.
– А с мужем у тебя детей не было?
– Как-то не получалось у нас, – грустно ответила женщина.
Ну да… контрацепции в местных общинах тут видимо никакой. Так что либо она бесплодна, либо таковым был ее муж.
– Давай еще раз повторим, - раздухарился я. – Может у нас и получится.
Что-то мне тоже наследника захотелось. Раз уж вторая молодость обломилась. Первую-то я всю на свои эгоистические хотелки растратил.
Через сутки у меня начали резаться зубки. Как у младенца. С болью и зудом. На этот раз я подготовился и вывез из Москвы девяностых болеутоляющие таблетки с кодеином, которые потом запретили к продаже. Так что особо не мучился.
Доллары тасовал. По номиналу и годам выпуска по сумкам раскладывал. Спалиться на первом же выходе в Штаты на несуществующих в шестидесятые годы банкнотах мне не улыбалось.
Остались не разобранными только сотки. Но их было много. Больше, чем купюр всех остальных номиналов вместе взятых.
Заглянул Тарабрин. С интересом.
– Ну что, Митрий? Новые зубы еще не выросли?
– Режутся. – Ответил я.
– Чай будешь?
Когда это еще Тарабрин от чая отказывался?
Пока нам чай заваривали, вертел Тарабрин в руках доллары разных годов.
– Откель такое богачество? – ерничая, кивнул Иван Степанович на пачки долларовых соток.
– Банк взял, - ответил я честно.
И в ответ на круглые глаза Тарабрина, рассказал, как было дело.
– Значит, вор у вора дубинку украл, - рассмеялся проводник и предложил.
– Давай меняться.