Шрифт:
Жена подала мне цветастый кисет, который только что сострочила на машинке.
Я высыпал в него шесть пачек махорки.
– Ватник не чисть, - предупредил я и надел ссохшиеся кирзовые сапоги.
–
– Ну будя, будя, - ответил я и потёрся ватником о побелённую стенку.
– Будя. Прощевай, любушка!
Первые пятьдесят километров - дачи да посёлки - не интересовали меня. Ну его, урбанизм! На шестом десятке мелькнул пегонький телёнок с пятнами вокруг глаз, будто в очках! Пошёл, пошёл материал! На сто первой версте я вылез из вагона. Парная темь застилала глаза.
Я свернул козью ногу, поскрёб подзаросший подбородок (пятнадцать дней не брился) и спросил железнодорожника с металлическим сундучком:
– Сумнительно чтой-то… аль это Жмыхово?
– Аль не видишь?
– ответил он язвительно.
Я выбрел на площадь. Автобус до Жмыхова стоял у ларька. Я поискал хоть какую-нито телегу, чтоб с сеном беспременно, не нашёл и взошёл в автобус. Был он гожий, молочного цвета - совсем не то. Два-три пассажира дремали, кондуктора тоже не имелось - не разговоришься!
Я оторвал билет и сипло сказал:
– Студёно быдто бы… ай не больно?
Никто не откликнулся.
Когда за окном залучились огоньки села, я постучал водителю.
– Отчини дверцу, отчини!
– закричал я.
– Закуражевел я, сдрему-то; невзначай мимоедом избу прошмыгнёшь!
– Я вас не понимаю, - ответил водитель к тихому моему удовольствию.
Я быстро пошёл к крайней избе, думая: «Перво-наперво парного, как водится, молочка испью. Испью, а там разговор сам потекёт».
Сопя, я постучал.
Мне стали открывать не спрашивая.
«Патриархальность, патриархальность какая!» - подумал я и воскликнул:
– Примайте странника!
Из сенных сумерек на меня кинул лешачий взгляд хозяин.
– Проходь, проходь. светлый ходок, - улыбнулся он космато, с лукавиной.
– Чай, по радуге пришёл?
– По ей, по ей, - ответил я, входя и доставая сразу кисет.
Я в пояс поклонился хозяину, по рукам видать - изрядному пахарю:
– Парного бы… стал быть… молочка… Уж не обрезонь, стюдёно шибко!
– Ай румку не примешь? Охолодал ить?
–
Я выпил, и что-то отдало вроде коньяком.
– Индо слеза, право слово!
– похвалил я и утёрся кисетом.
– Сам, быват, гонишь?
– Казённая. Ты садись, папаша, рассупонивайся.
– Он указал мне на красный угол и поставил на стол бутылку.
– Не мешкая и почнём.
– Что ж, почнём!
– согласился я и начал вторую рюмку.
– Вы петь будете или речитативом?
– вдруг спросил хозяин любопытно.
«Славный какой мужик!
– подумал я радостно.
– Сейчас про жито, про озими потолкуем, а там и заповедное слово выскакнет».
– Начинайте, не стесняйтесь!
– сказал пахарь и налил мне третью рюмку.
– Чего начинать-то?
– спросил я любезно.
– С былины начинайте!
– попросил он и сбегал для чего-то за перегородку.
«Уважить надо мужика, - решил я и начал школьной скороговоркой:
– Уж он сошку-то бросил за ракитов куст.
Исполать тебе, детинушка, торговый гость!»
– Стой, стой, - изумлённо сказал хозяин и кинулся за перегородку.
Я схватил его за руку и запел:
– «Мне царевну и даром не надо, чуду-юду я и так победю!»
Он надел пенсне и удивлённо уставился на меня.
– Я тебе ишо и спляшу!
– закричал я.
– Хошь лубяную кадрель, хошь лыковый перепляс».
Я пошёл выделывать сапогами, размахивая кисетом над головой.
«Сливаюся с народом, - радостно стучало в груди, когда я зазывно дробил сапогами перед милым пахарем.
– Сливаюся и стираю грань».
Пахарь, однако, сызнова бросился от меня за перегородку, я вприсядку вкатился за ним туда и едва не сбил с табуретки включенный магнитофон.
– Это что за агрегат?
– спросил я тоскливо.
– Слушайте, бросьте дурочку ломать!
– сказал он раздражённо.
– Вы из Москвы?
– Из ей!
– сознался я.
– В народ командированный, слиться чтоб… На трое сутки. А ты что, - я кивнул на магнитофон, - наука, што ль?
– Она и есть!
– ответил он.
– Институт этнографии, былинный сектор.
– На диссертацию материал наскребаешь, что ли?
– спросил я.
– На её!
– ответил он со вздохом.
http://www.lgz.ru/