Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых
Шрифт:
М. Ляховицкий — П. Митуричу:
«Преодолеваю трудности живописи. Что мне удалось или не удается, скажете только Вы. Грань искусства определить слишком сложно. Сегодня днем получил Ваше письмо, снова осветившие мою душу и зрение…» [409]
«…Ваш ответ о „решении“ в природе для меня решающий, своей особой ясностью осветивший сумбур, поднявшийся во мне. В акварели стараюсь не усложнять, чтобы мазки по глубине пространства не запутывать и оценивать по цвету. …Интуитивно чувствую смысл Ваших слов: „Реальность — истина живописи и всякой деятельности — заключается в способности привести в гармоническое целое любой материал, философски понять это для меня мучительно недоступно. Может быть, мне и не надо проникать глубоко в это, ограничиваясь работой, но мозг пребывает все же в каком-то
409
Ляховицкий М.Д. — Митуричу П. В. Ступино, 12 сентября 1944 г. // Из архива М. П. Митурича.
410
Ляховицкий М.Д. — Митуричу П. В. Ступино, 17 августа 1949 г.//Указ. соч.
„Дорогой Учитель.
Ваши письма и мысли, которыми Вы насыщаете меня, извлекают меня из того состояния страшного распада, в который я стал погружаться. Я могу ответить на это только делом — живописью, к чему Вы меня так терпеливо воспитываете. Действительно, этот хаос эмоций, охватывающих меня иногда, связывается только той новой живописью, которая грезится мне такой, какой Вы представили и дали почувствовать в труднейших задачах“ [411] .
411
Ляховицкий М.Д. — Митуричу П. В. Ступино, 1 августа 1950 г. // Указ. соч.
„Мой дорогой Учитель… Ваше письмо молнией осветило для меня сущность живописи. Основное, что начал чувствовать органически, — это звучащий мазок цвета. Отсюда органическая необходимость широкой кисти… Начал ощущать, что мазки должны звучать в пространстве. Что острая характеристика в центре, к краям растекается. Это всё ощущения выполнения, которым Вы меня терпеливо учите… В тишине леса, на высоком холме я внимал Вашему письму. Здесь только решился я читать. Я поцеловал Ваше имя…“ [412]
412
Ляховицкий М.Д. — Митуричу П. В. Ступино. 31 июля 1951 г. //Указ. соч.
Другим близким Митуричу человеком в эти годы был Романович, его частый посетитель и собеседник.
П.В.: „Ведем с Романовичем чисто философские диспуты. Ужасно любит порассуждать на отвлеченные темы. При этом у него ужасная путаница в голове. В тумане и хаосе понятий и терминов он наметил себе звезды, ведущие к „совершенству“, и старается все примирить и оправдать, что ему симпатично. В общем милый человек и подвижник в своем искусстве“ [413] .
413
Митурич П. — Митурич Ю. Москва, 9 июня 1945 г. // Указ. соч. С. 147.
Как многие страстные, увлекающиеся люди, Митурич, нетерпимый в отношении творчества тех художников, которые были ему не симпатичны как люди, снисходительно и даже пристрастно относился к творчеству тех, кого любил, с кем был душевно близок. Называл талантливейшими Ляховицкого, Захарова, за усердие прощал недостатки Свешникову. Ценил Романовича за „подвижничество“.
…И снова обыденное течение жизни с ее заботами, с усилиями по добыванию заработка.
П. Митурич — Ю. Митурич. Москва, 30 декабря 1944 года.
„Мы — три мушкетера — я, Паша и Романович — должны были получить деньги на стройвыставке. Получил только я, а им не удалось. Предложили выпить вместе и утешиться. …Сегодня скверное самочувствие. Я себе дивлюсь, как я еще могу быть невоздержан и как легко поддаюсь соблазну.
Но все-таки работоспособность не потерял. Целую, целую. П.“ [414]
В Москве существовала „Постоянная строительная выставка“, главным художником которой был К. Рождественский. П. Митурич писал для выставки панно на тему строительства ГЭС, индустриальные пейзажи с панорамами заводов.
414
Митурич
П. Митурич — Ю. Митурич. Москва, 6 января 1945.
„К весне немцы, наверное, капитулируют, и наступит для всех передышка. Подтают льды, обратившись в ручьи, воспрянет жизнь. Я упорный оптимист и мечтатель, но я уже доказал тебе, что кое-чего достиг, достигнем и большего. Целую, целую. Петя“ [415] .
Петр Васильевич старался всячески подбодрить, поддержать Юлию Николаевну. Сблизившись с ней, он не мог не принять на свои плечи, не разделить ее судьбу — омраченную не только расстрелом мужа и многолетней ссылкой, но и тяжелым бременем в лице неудачника-сына…
415
Указ. соч. С. 143.
Май: „До Шапса у Юлии Николаевны был мужем Роднянский. Он умер своей смертью, от него у нее был сын Шура. Когда Юлию Николаевну арестовали, Шуру взяла на воспитание сестра Юлии Николаевны — Римма Николаевна. Еще студентом университета Шура проявил себя как гениальный математик. Во всяком случае так считал он сам и, разумеется, Юлия Николаевна. Но уже в студенческие годы он стал систематически пить, а напившись, становился агрессивен. На выпускном акте, напившись, запустил чернильницей в профессора, даже, кажется, академика, и, получив, кажется, с отличием диплом, не попал в обещанную ему аспирантуру. Римма Николаевна, равно как и Юлия Николаевна, не могла влиять на Шурино поведение, и он из-за своих выходок постоянно менял места работы, периодически попадая в психбольницу. Юлия Николаевна разрывалась между александровской ссылкой, отцом и сыном. Несмотря на все заскоки, Шура систематически продолжал работу, которую считал трудом своей жизни. Работу эту, находившуюся на стыке двух областей математики — анализа и топографии, могли прочитать и оценить один или два ученых во всей стране. Трудности с продвижением этой работы приводили к новым срывам. Продвинуть, опубликовать работу Шуре не удалось до конца его дней“ [416] .
416
Митурич М. П. Воспоминания.
В одном из писем Маю на фронт Петр Васильевич приписывает: „Из письма Юли: „Какая радость такая близость с сыном (у нее такой нет со своим), пошли ему привет от меня. Он мне уже немного дорог“. Я уверен, что вы будете еще друзьями, т. к. ближе к нам по душе человека не найти“ [417] .
В 1945 году Петр Васильевич нарисовал Юлию Николаевну [многократно рисовал и раньше]. Но карандашный портрет Ю. Н. Митурич 1945 года наиболее известен. Быстро, в свойственной тогда Митуричу манере эскизного, „бурно-штрихового“ карандашного рисунка намечена фигура женщины, полулежащей, видимо, на диване, облокотившейся на подушку или валик и подпирающей голову сжатой в кулак кистью руки. Другая рука упирается в бок… Живая, естественная фигура — но портретной характеристики нет. Трудно по этому рисунку увидеть, понять эту женщину, постигнуть ее суть. А ведь обычно Митуричу отлично удавалось в такой же стихии штрихов раскрыть и донести до зрителя характер, образ близкого ему человека, как удалось в портретах Тейса, Романовича, Ляховицкого; в знаменитом рисунке Веры на балконе 1924 года…
417
Митурич П.В. — Митуричу М. П. Москва, 10 января 1945 г. // Из архива М. П. Митурича.
Вера продолжала неотступно жить в памяти Петра Васильевича, не умирая, не исчезая — ни из его творчества, ни из его жизни.
П. Митурич — М. Митуричу. Москва, 19 января 1945 года.
„Сегодня протекло четыре года, как ушла наша Веринька, наша мама.
Удаляясь от берегов ее жизни, мы иногда возвращаемся к милому прошлому, вспоминаются мельчайшие подробности и у каждого из нас свои.
Веринька живет в наших умах и очень властно.
Теперь я не хотел бы сделать ни одного движения, которое претило бы ей.