Запоздалый стрелок, или Крылья провинциала
Шрифт:
– Ну только тебя, старуха, здесь и не хватало, – пошутил юноша, погладив птицу по мокрой спине. – И с чего это ты днём с места сорвалась, никогда этого с тобой не бывало!
Вскоре Алексей свернул с тракта на лесную дорогу, а с той – на другую, поуже. Всё было залито водой, но путь виден был хорошо. Вот сокол снова набрал высоту, затем спикировал – и полетел домой. Алексей понял, что идёт верным путём и до наступления темноты ничего дурного с ним не случится.
Но когда стемнело, Алексей вышел на моховое болото, покрытое кочками и мелким чахлым березняком, и вскоре сбился с дороги. Он петлял, шагал то вправо, то влево, под его сапогами
И тут сова довольно больно и сердито клюнула Алексея в плечо. Затем она стала летать вокруг него, чуть ли не задевая лицо крыльями и не давая идти вперёд. Он понял, что птица почуяла недоброе и что ему надо переждать ночь на месте. Он сел на мокрую кочку и задремал. Иногда он просыпался от холода и тогда слышал, как сова начинает сердито хлопать крыльями. Когда рассвело, её уже не было – улетела домой спать.
Тут, при дневном свете, Алексей увидел, что пройди он ночью ещё шагов десять – и угодил бы в трясину, в так называемое «окно». Эти «окна», поросшие сверху густой травой, и днём-то не всякий отличит от обыкновенной безобидной лужайки.
Вскоре он отыскал дорогу и без дальнейших происшествий пришёл в Дальние Омшары, где роздал корреспонденцию. Телеграмму же он вручил Екатерине Сергеевне Радугиной, которая оказалась просто Катей; девушка была на год моложе Алексея. Телеграмма извещала Катю о том, что она принята на заочное отделение ветеринарного техникума.
Катя очень обрадовалась этому известию, а Алексей радовался, глядя на неё. На девушке была чёрная юбка и кофточка из шотландки, которая ей очень шла. Кофточка была в зелёную клетку с чёрными поперечинами и застёгнута была на зелёные пуговицы из пластмассы.
– О чём вы задумались? – спросила вдруг Катя.
– Так, – ответил Алексей. – Эти пуговки очень похожи на леденцы.
– Это хорошо или плохо?
– Это не хорошо и не плохо, – ответил Алексей. – Но мне – нравится.
– Как странно, – сказала Катя. – Как странно! Мне эти пуговицы тоже напоминают леденцы, но никто никогда не говорил мне об этом.
– Вам теперь будут присылать учебные программы, – сказал Алексей. – Если дороги будут плохими, я всё равно буду доставлять вам эти программы.
– Спасибо, – сказала Катя. – Я буду этому рада, Плохо только, что на первом курсе есть химия.
– Не нравится химия? – удивился Алексей.
– Даже хуже, – ответила Катя. – Видите вон ту большую осину? Нравится она вам?
– Ну вижу. По-моему, хорошее дерево. И слышите, как звенят листья?
– А если б вы тёмной ночью сюда пришли, и я вам показала бы в ту сторону и спросила: «Нравится вам осина?» Вы бы сказали: «Звенит, а какая она – не знаю». Вот так для меня химия.
– Я вам буду помогать, – сказал Алексей.
– Вот спасибо, – обрадовалась Катя. – А то я так её боюсь, что в школе на уроках химии стихи писала, чтоб не так страшно было. На одном уроке вот какое стихотворение написала:
Сегодня на северном склоне оврага,Где ивы обветренный ствол,Где солнце, и снег, и подснежная влага,Цветок долгожданный расцвёл.Стоит он над снегом, над жухлой травою,От света и воздухаПотом она сказала:
– Я знаю, это не очень удачно, Но ведь это для себя. Мы летом тут в речке часто купаемся, а иногда я одна хожу купаться на лесное озеро, это три километра отсюда. Как я там плаваю, как ныряю – никому и дела нет, а самой мне там нравится. Вот так и стихи.
Эта ночь на болоте и последовавшее за ней знакомство с Катей оказали на Алексея Возможного странное, как может показаться на первый взгляд, воздействие. Вернувшись домой, он затребовал из Самолётостроительного института документы и вскоре уехал в ближайший райцентр, где поступил на курсы работников почтовой связи.
Многие дивились, и до сих пор дивятся, почему он при своих способностях избрал столь скромный и столь невысоко оплачиваемый трудовой путь. Одни считают, что здесь повлияло стремление быть ближе к Кате; другие напирают на то, что мать Алексея Возможного была уже в предпенсионном возрасте, часто хворала, и сын не захотел оставлять её в одиночестве; третьи же предполагают, что в ту ночь, когда Алексей сидел в лесу, ожидая рассвета, он вовсе не спал, а думал о крыльях для человечества и так чётко представил их себе, что уже не хотел будто бы тратить время на институт, стремясь поскорее взяться за работу.
Однако из поздних дневниковых записей Алексея Возможного видно, что конкретных мыслей о крыльях у него тогда не возникало. Он пишет: «О крыльях я в те дни ещё не думал. Но у меня появилось чувство, которое я назвал бы так: предзнание. Я знал, что надо что-то найти и что будущая находка где-то рядом».
6. Крыльев ещё нет
По окончании курсов Алексей Возможный был направлен в родное село, где занял место помощника начальника отделения связи. Оно было свободно, так как его предшественник недавно ушёл на пенсию.
В Ямщикове дивились тому, что столь способный человек избрал себе столь малоперспективную специальность. Над ним даже подшучивали – впрочем, весьма добродушно. Девушки, например, сложили о нём частушку, которую несколько раз исполнили со сцены деревенского клуба:
Наши мальчики хваленыПрежде пёрли в институт,А теперя в почтальоныПросто-напросто идут!Как видите, песенка вовсе не обидная. Надо заметить, многим даже пришлось по душе, что талантливый юноша выбрал такой скромный путь и остался в родном селе. Когда же Алексея спрашивали, неужели ему не хочется поехать учиться в большой город или поездить по белу свету, он отмалчивался. Но, как нам теперь известно, однажды он сделал в своём дневнике такую запись: «Я думаю, что внимательное созерцание квадратного метра поля или луга, когда наблюдатель находится в состоянии душевного покоя, даёт сознанию большее ощущение простора и полноты жизни, нежели тысячекилометровые переезды и перелёты и многократная смена мест обитания. Каждый сам в себе носит свой простор».