Запрещенная реальность. Том 1
Шрифт:
Ряд фермерских усадеб в селе Старом на первый взгляд не претерпел изменений, но, увидев заколоченные ставни в двух домах, Матвей понял, что фермеры не выдерживают гонок на выживание с АО «Процветание». У бывшего колхоза прав и связей в агроверхах было несравненно больше, а сила, как известно, и солому ломит.
Леонид Нестеров возился на скотном дворе, небритый, похудевший, злой, и у Соболева в душе даже шевельнулась жалость к нему, однако он помнил, что во всей истории с сестрой муж ее едва ли не павный виновник всего случившегося. Приезду шурина Нестеров не то чтобы сильно обрадовался,
Дети были дома, играли без обычной возни и шума, однако, не в пример отцу, встретили дядьку с восторгом, тем более что он привез племяннику приставку «кенди» к телевизору, а племяннице набор бижутерии. После общего чаепития мужчины уединились в горнице, и Леонид принялся за рассказ.
Шаг за шагом перед Матвеем разворачивался процесс травли фермеров, в том числе и семьи сестры, Нестеровых, направляемый бессменным председателем колхоза «Новый завет», а потом президентом акционерного общества «Процветание» Антоном Сергеевичем Дурбанем и его подручными, среди которых был и небезызвестный Соболеву инспектор Константин Кириллович Шавло.
Картина вырисовывалась нерадостная.
После тихой драки Матвея с местной властью дела у Нестеровых вроде бы пошли на лад. В течение полугода никто ничего у них не крал, никто не ставил палки в колеса, не зажимал кредиты, не задерживал выплаты денег за сданные сельхозсырье и продукты. Но потом, видно, не дождавшись обещанной Матвеем проверки деятельности колхозных «госарбайтеров», успешно превратив колхоз в акционерное общество открытого типа, Дурбань решил додавить несговорчивых и нашел хитрый ход: сделать это руками сельчан, недовольных заработками фермеров.
В селе Старом этих людей знали по кличкам — Шпана, Мокрый, Бегемот, Дубина, Мост, Капитан… Вечные нахлебники и алкаши, готовые за пол-литра на что угодно. Единственное, что они умели, — это крутить баранку грузовика или трактора. Зато амбиций больше, чем у любого уважающего себя мастера. Вот с такими-то людьми и пришлось работать сестре Лиде, когда потребовалось привлекать сезонных рабочих. Двух она наняла водителями своего грузовичка «Бурлак», который Нестеровы купили еще весной, а двое других колупались на скотном дворе, ежедневно требуя выпивку.
Чем их купил Дурбань, догадаться было несложно. Однако начали мужички пропадать с грузовиком и трактором по несколько дней, подрабатывая на стороне. Лида стала требовать с них плату за эксплуатацию машины, и получился первый конфликт. В колхозе ведь как: стоит трактор — садись и зарабатывай деньги, никто не спросит, по какому праву ты это делаешь — «все кругом колхозное, все кругом мое». Какая там еще плата? Так Лиде и сказал директор АО, прекрасно понимая, что пришли новые времена и за все надо платить.
Привыкли в Старом и к другому «коммунистическому» принципу: если ты что-то заработал — поделись с соседями или ставь по крайней мере бутылку. Правда, с начала девяностых годов этот принцип работать перестал, но директор — президент АО — решил его возродить. И зачастили к Нестеровым «новые люмпены», любители дармовщинки, требуя за каждый, хоть и небольшой, успех фермерской семьи бутылку за бутылкой. Лида не давала, они злились, портили технику, отравили собаку…
С виду отношения с соседями
Роковой выстрел раздался, когда терпение Лиды лопнуло. И хотя пострадавший — некий Капитан, подонок из подонков, — давно выздоровел, Лиду осудили на пять лет «за превышение мер необходимой обороны». Свидетелями были все те же «Шавло и Кё», бывшие работники Нестеровых Мокрый, Губошлеп, Бегемот и… ее муж Леонид!
Матвей, выслушав рассказ, стиснул зубы. Нестеров ничего в принципе не сделал, чтобы защитить жену, помочь ей, облегчить ее участь, хотя мог бы взять всю вину на себя, как мужчина и защитник. Но он даже ни разу после суда не навестил жену в районной вологодской тюрьме!
Видимо, Леонид что-то почувствовал в молчании гостя, потому что внезапно замолчал и отодвинулся от него.
— Ясно, — сказал Матвей, вставая, и глаза его вспыхнули такой ледяной голубизной, что муж сестры едва не свалился со стула, инстинктивно закрывая лицо рукой.
— Что ты… вы… хочешь делать? — проговорил Нестеров.
— Поживу пока тут, — медленно сказал Матвей, отворачиваясь и тут же забывая о существовании шурина. — Пару дней. Уточню кое-что. Потом посмотрим.
— Конечно, оставайся, живи, я со своей стороны… как-нибудь… — залепетал Леонид. — Вот, стели себе в горнице, белье бери… стираное. Обедать с нами будешь… или как?
— Или как, — ответил Матвей.
Следующий день он потратил на выяснение всех обстоятельств дела, разговаривал с соседями и односельчанами Нестеровых, чтобы детально разобраться в случившемся. Потом съездил в Вологду на свидание с сестрой, несказанно обрадовав ее своим появлением.
— Это мне кара заслуженная, — с тоской говорила Лида, отплакав положенное, когда они проговорили с полчаса. — Кара за старые грехи.
— Какие еще грехи? — удивился Матвей, с не меньшей тоской в душе разглядывая заплаканное, похудевшее, с тенями под глазами лицо сестры. — Ты в жизни никого не обидела и любила только одного.
— Вот именно. — Глаза Лидии вспыхнули, повлажнели. — Прав ты, Матвейша, всю жизнь я любила одного… а жила с другим. Вот за то и кара — за отказ от любви. Все боялась быть слишком зависимой от Алексея… хотя могла пойти за ним в огонь и воду. А с Леонидом жизнь — ты сам видишь какая. Не помощник он мне, не мужик и не любовник…
— Ну так бросай его к чертовой матери! Разводись, уезжай домой, мама всегда тебя примет, хоть с детьми, хоть одну.
— Знаю, да как же я уеду-то? Нет, братец, отсижу свое и вернусь, не дам этим гнидам, Дурбаню и Шавло, торжествовать!