Запрети любить
Шрифт:
— Жалей себя, стерва, — отрывисто ответил он. — И свою мамашу. Когда отец наиграется, он вышвырнет вас на улицу.
— А может быть, первым, кого он вышвырнет, будешь ты? — Я снова нашла в себе силы улыбнуться. — Будь осторожнее и не зли меня.
Я развернулась на каблуках, оставляя за спиной Игната и огни каминов. И спешно направилась обратно в зал, стараясь не зареветь — так больно было. В середине зала я столкнулась с Костей и мамой, которые, видимо, пошли искать меня.
— Все в порядке? — тревожно спросила мама, беря меня за руку и заглядывая в глаза.
— Да, все хорошо, мам, — кивнула я. И даже попыталась изобразить улыбку. Хотя в ушах все еще звучали обидные слова: «Жаль, не успел тебя трахнуть».
— Игнат тебя не обидел?
Костя больше не был в ярости — отошел. И теперь его взгляд был таким уставшим, что мне стало его жаль. Он переживал из-за сына. Я чувствовала это.
— Нет, не обидел, — замотала я головой. Признаваться в том, что Игнат пытался охмурить меня, я не хотела. Почему-то было стыдно. Я ведь реально повелась.
— Зачем ты за ним пошла? — нахмурился Костя. — Этот щенок не понимает слов! Перешел все границы.
— Хотела поговорить, объяснить, что все не так, но… Не вышло. — Призналась я.
Мои плечи тяжело опустились. Я все еще не понимала, почему это случилось именно со мной. И где-то там, в подсознании, все еще теплилась надежда, что сейчас мне напишет Игнат и скажет, что все хорошо.
— С ним это не работает, Ярослава, — покачал головой Костя. — Он действительно не понимает хорошего отношения. Но ничего. Я займусь его воспитанием. Он у меня получит. Привык, что получает от меня все, что захочет. Но ничего. Кран с кэшем я ему перекрою. Пусть идет работать.
— Кость, может не надо? — мама умоляюще заглянула в его глаза.
— Пацан перешел все границы! Мать настроила его против меня. И я теряюсь. Не знаю, что делать. Могу справиться с любым конкурентом, но только не с собственным сыном. — В голосе Кости послышалась горечь. — Лена, обещаю, он никогда больше не скажет о тебе ни одного дурного слова.
— Костя, все хорошо, правда. — мама взяла его под руку и положила голову на плечо. Костя улыбнулся — совсем как Игнат, уголками губ.
Мы вернулись за стол. Сели. Музыканты все так же продолжали играть, а свет все так же искрился в хрустале, только вот настроение наше было совсем другим. Тяжелым.
— Кость, что случилось с твоей бывшей? — спросила вдруг мама. Наверное, вспомнила слова Игната.
На лицо мужчина набежала тень. Ему не хотелось говорить на эту тему, но все-таки пришлось:
— Алина наглоталась какой-то хрени и позвонила мне со словами, что умирает. Я помчался к ней. А что еще я мог сделать? Приехал, а дома уже был Игнат, вернулся с какой-то тусовки. Нашел мать без сознания, пытался дозвониться в скорую.
Мои глаза расширились — я вдруг представила себя на месте Игната, и мне стало нехорошо.
— Какой кошмар, — воскликнула мама.
— Я вызвал частную скорую, но ее все равно отвезли в клиническую больницу, — поморщившись, продолжал Костя, глядя куда-то вперед, на сцену. — Экстренно госпитализировали,
— А почему он говорит, что ты запер его мать в психушке? — спросила мама.
— Ее заперли в психиатрическом отделении. Но я договорился, и Алину отправили в частную клинику. При суицидальном поведении человеку нужна психиатрическая помощь. Сейчас она мне никто. Но она мать моего сына. Единственного сына. Я не могу бросить эту дуру на произвол судьбы, — с раздражением сказал Костя. — А если она снова что-нибудь решит сделать с собой? Мой пацан хоть и придурок редкий, но я не хочу, чтобы однажды он стал свидетелем смерти матери. После того, как он нашел ее в ванной, я отправил его на море. Чтобы расслабился. Думал, сегодня будет вести себя прилично. Но…
Глава 17. Обида и гнев
Ярослава в последний раз глянула на Игната с презрением и ушла. А он, разозлившись внезапно, вырвал у проходящего мимо официанта блюдо с подноса и швырнул его в стену. Ярость разрывала его на части, хотелось кричать от той боли, которая жила внутри и обжигала своим пламенем.
Официант испуганно отскочил в сторону. Один из администраторов, стоящих неподалеку за стойкой, со страхом замер. У стены валялись осколки тарелок и ставшая бесформенной еда. А Игнату и этого было мало — с рыком он ударил кулаком по стене. Тут же разбил костяшки, но боль отрезвила его. Он поднес кулак к губам и зализал кровь. Она металлическим привкусом отозвалась во рту.
Игнат все еще не мог поверить, что девушка, сидевшая к нему спиной, оказалась Ярославой. Его Ярославой.
И теперь уже чужой.
Это было двойное предательство — его предал и отец, и она, сама того не понимая.
— Вы в порядке? — раздался за спиной парня голос администратора.
Зная, кто такой Игнат, он не повышал голос и даже в этой ситуации обращался деланно вежливо. С ним почти всегда так общались — аккуратно, даже заискивающе, боясь гнева Елецкого-старшего. Исключением были Серж и эта проклятая Ярослава.
— В полном, — процедил сквозь зубы Игнат. Достал из кармана джинсов крупную купюру и небрежно бросил на стойку. — Компенсация за разбитую посуду.
С этими словами, ни на кого не глядя, Игнат покинул ресторан. Ненависть поутихла, но все еще жила в нем, затаилась глубоко в душе, обещая вернуться и проявиться новой вспышкой.
Он сел в желтый «Порше», припаркованный неподалеку, завел его, врубил на всю громкость клубную музыку, биты которой стучали по голове, отдаваясь в легких. И погнал по вечерней улице, видя перед собой лицо Ярославы, на котором было написано презрение.