Запретная любовь. Колечко с бирюзой

Робинс Дениза

— Ты тут, родная? — спросила моя дорогая Фрэн, которая обожала всяческие интриги и искренне хотела сделать меня счастливой любой ценой — не особенно разбираясь в том, что хорошо, а что плохо.

— Да, — ответила я.

— Пожалуйста, не исчезай и не отказывайся от встречи с Филиппом, Крис. По-моему, самой судьбой было предназначено, чтобы он вошел в твою жизнь. Как это ни странно, но мне кажется, Фил нуждается в тебе не меньше, чем ты в нем.

— О боже, Фрэн, ну какой в этом смысл? Куда это заведет?

— Не думай сейчас об этом. Помни только, что ты заслуживаешь хоть малой толики

счастья, и пользуйся тем, что предлагает жизнь. Ты превратилась просто в рабыню собственной совести из-за этого проклятого твоего супруга и двух эгоистичных деток.

— Все дети эгоистичны, — сказала я, горько рассмеявшись.

Фрэн не интересовали ребятишки — ни мои, ни какие другие. Потому-то у них со Стивом никогда не было детей. Филипп тоже не питал любви к детям. Об этом мне говорила Фрэн, и это было главной причиной того, что он не спешил жениться. Я взглянула на фотографию в двойной рамке. Джеймс, уменьшенная копия Чарльза; Дилли, очень хорошенькая и славная с двумя косичками и бантами. Но и у нее — холодные светло-голубые отцовские глаза. Мне хотелось чувствовать, что эти двое — действительно мои, обожать их и отвести им главное место в своей жизни. Но я, словно влюбленная школьница, думала о Филиппе Кранли.

— Фил сказал, что завтра позвонит тебе, — сообщила Фрэн.

— Сама себя не понимаю, — ответила я, — но, Фрэн, клянусь тебе: если я стану часто видеться с Филиппом — для меня это будет очень серьезно. Он полностью завладел мной.

— Ну и что? — протянула Фрэн.

— Может, он еще и не позвонит.

— Уверена, что позвонит.

Фрэн оказалась права. Он позвонил. И я в тот же день отправилась в город и сразу окунулась в великую страсть, которую всю свою жизнь то отталкивала, то стремилась найти.

Я нашла ее.

10

Когда я пришла на ленч в квартире Филиппа в Олбани^[5], он показал мне новую картину Грэма Сазерленда и некоторые из своих книг, а позднее, когда мы курили и пили старый бренди, я была даже удостоена чести взглянуть на фотографию бедного Джека Кауэна, сделанную перед его трагической смертью. Я посмотрела фотографии матери Филиппа. Она была, наверное, очень красивой женщиной. По словам Фила — высокой; темные волосы и нос с горбинкой он унаследовал от нее. В ней чувствовалась примесь еврейской крови, и те черты характера — ум, артистизм и сочувствие к окружающим, — которые, по-видимому, характерны для еврейского народа, Филиппу также достались по наследству.

Он очень любил мать и говорил о ней с большой нежностью.

В гостиной стоял небольшой рояль, Фил иногда играл на нем. В свое время это было его хобби, но теперь ему не хватало времени на музыку. На рояле стояла большая фотография красивой белокурой девушки со вздернутым носом и надутыми губками: на ее обнаженные плечи был накинут белый песец. На фотографии имелась надпись: «Милому Филу от Виктории» — и дата пятилетней давности.

Он заметил, что я смотрю на фотографию, и улыбнулся.

— Старая любовь? — спросила я. — Чрезвычайно привлекательная девушка.

— Дорогая, это отнюдь не викторианская Виктория — она очень современная

молодая женщина и играла главную роль в одной из моих телевизионных пьес. Вы помните стихотворение Руперта Брука, начинающееся словами: «Мне снилось, я влюблен в ту, предпоследнюю»?

Я кивнула. Ясно, что Виктория была той самой девушкой, о которой упомянула Фрэн.

— Виктория была той, предпоследней.

— Вы, мужчины, чертовски самонадеянны, — воскликнула я.

Он подошел и слегка обнял меня за плечи:

— Конечно. А женщины разве нет? Ладно, не будем вдаваться в подробности. Но я могу вас заверить, что мы с Викторией расстались по обоюдному желанию, весьма здраво рассудив, что не подходим друг другу.

— Но пока это длилось, было здорово, — не без сарказма заметила я.

— Следует ли это понимать как новый выпад против мужчин?

— Пожалуй, — сказала я.

Я надеялась, что он не догадывается, как все мое тело пылает от легкой тяжести его руки на моих плечах.

Сегодня он нравился мне гораздо больше, чем на приеме у Фрэн. У себя дома он не был таким подчеркнуто преуспевающим и галантным мистером Кранли. В серых фланелевых брюках и черном свитере с высоким воротом он был проще и моложе. Его густые волосы падали на лоб. Филипп непрерывно двигался по студии легким и нервным шагом. Вообще, все его движения были быстрыми и нервными. Неожиданно он взял мою правую руку, поднес к своей щеке и, очень серьезно глядя на меня, сказал:

— Должен признаться, я чувствую себя сегодня утром немножко bouleverse^[6], Тина. Вы что-то сделали со мной, моя дорогая. Я не знаю, что тому причиной — то ли большие грустные глаза, то ли ошеломляюще прекрасные волосы, в которые мне не терпится утопить свои руки, то ли манера говорить медленно и серьезно, — но только я без ума влюбился в вас.

— Вы и знаете-то меня всего двадцать четыре часа, — я начала заикаться.

— Родная моя, тут старая заезженная штука — любовь с первого взгляда.

— Но вы ведь в нее не верите?

— Ох, еще как верю! И сообщаю вам, я по уши влюбился в вас вчера вечером.

— Я замужем, Филипп. У меня есть дети.

— Мне все известно от Фрэн.

— Ну что ж, вот так обстоят дела, — беспомощно произнесла я.

— Дорогая моя Тина, в положении женщины, живущей в несчастливом браке, нет ничего уникального. Вы совершили ошибку. То же самое можно сказать и о человеке, которого вы выбрали себе в мужья. Я не знаю вашего супруга, но, судя по портрету, который нарисовала Фрэн, он довольно неприятен.

— На самом деле он совсем не неприятный, — попыталась я защитить Чарльза. — Во всяком случае, может не быть неприятным. Но, вероятно, я надоела ему так же, как он мне. — И с этими словами я отняла у Филиппа свою руку. — Я была молода, когда влюбилась в него, а потому он казался мне иным. Наверное, я тоже виновата в том, что у нас ничего не вышло, как и он.

— Мне нравится ваша терпимость.

— Не очень-то я терпима — иначе не была бы здесь с вами и не вела бы такие разговоры.

— Ну что ж, вы ведь вовсе не ругаете его, а вполне могли бы себе это позволить. Очень многие женщины высказываются о своих мужьях совершенно беспощадно.