Запретная страсть
Шрифт:
Он стоял у изножья кровати матери, но постепенно подходил все ближе к изголовью. Приблизившись, он сказал, не скрывая злорадства:
— Я приехал сюда против своей воли, уступив твоим настойчивым просьбам. Но я до сих пор в замешательстве, так как не знаю, стоит ли мне здесь оставаться или нет. Если я уеду, тебе придется в скором времени подыскивать для себя другое жилье, а также источник дохода, поскольку та тоненькая струйка денег с моим отъездом, конечно, прервется.
Леди Хартвуд побледнела, угроза была нешуточная.
— Я не могу расстаться с этим домом! Я прожила здесь последние пятнадцать лет. Я бедная старая и больная женщина. Я почти не хожу. Как я могу найти для себя нoвое жилье или деньги? У меня нет ни тени надежды.
— Ты могла бы задать точно такой же вопрос своему любимчику Джеймсу, поскольку именно
— Понятно, наш разговор опять возвращается на круги своя, то есть к твоей шлюхе, — с горечью произнесла леди Хартвуд. — Никак не могу взять в толк, зачем ты так носишься с ней и ради чего выставляешь перед всеми напоказ и мозолишь мне глаза ее присутствием. Что ты за человек, я уже поняла, впрочем, я давно уже догадывалась, кто ты есть на самом деле.
— Ну, матушка, то же самое с полным правом можно сказать и о вас. Итак, если вы хотите, чтобы я остался, вы должны с подобающим уважением и вежливостью относиться к Элизе Фаррел так, как будто она знатная дама. Да, она, по-видимому, продает свое тело за деньги, но ведь у нее не было выбора. Подобная честность с ее стороны вызывает у меня гораздо больше симпатии, чем высокородные леди, которые продаются точно так же, но только ради титула. Конечно, я плачу деньги моей дорогой Элизе за то, чтобы она спала вместе со мной, но ведь и твои благородные леди тоже платят мне своим телом за привилегии. Они поступают точно так же, как и ты, когда на деньги твоего отца был куплен титул моего отца.
— Мне следовало бы удушить тебя! — прорычала леди Хартвуд. — Жаль, что я не могу приказать своим слугам выбросить тебя вместе с любовницей в сточную канаву, там вам самое место. Но я ничего не могу поделать, у меня связаны руки. Хорошо, я на все согласна, Больше я не буду делать никаких попыток найти для тебя достойную жену. Если так тебе нравится, то можешь жениться на твоей очаровательной шлюшке. Вы стоите друг друга.
— Возможно, ты права и мы действительно подходим друг другу, — беззаботно отозвался Эдвард. — Я еще не думал об этом, но сама мысль недурна. По крайней мере впервые благородный лорд из рода Невиллов женился бы на девушке, которая совсем не помышляла о том, чтобы стать высокородной леди, для нее кровать не стала бы местом покаяния за нечестивые помыслы.
Элиза, как воспитанная девушка, ни за что не стала бы подслушивать разговор между сыном и матерью через замочную скважину, хотя в этом не было никакой необходимости. Даже за несколько ярдов от двери в спальне леди Хартвуд были хорошо слышны их громкие и сердитые голоса. Элиза в ночной сорочке из алого атласа направлялась в спальню Хартвуда, но шум голосов Хартвуда и его матери привлек ее внимание. Слегка прислушавшись, она оказалась не в силах пропустить такой интересный разговор. Бесцеремонность и даже жестокость обвинений его матери поразили ее. Теперь она лучше понимала Хартвуда, его боль и переживания, а также не менее беспощадные попытки защитить себя. Нет, он не лгал, когда говорил о суровом характере матери, лгал он в другом, и это чувствовалось, ему не были безразличны ее оскорбления и нападки. Элиза уже привыкла к его иронии, но подслушанный разговор с матерью подсказал ей, каково происхождение этой небрежно-насмешливой манеры вести беседу.
Внезапный шум в коридоре и в зале позади нее заставил ее обернуться. К своему удивлению, Элиза увидела кучу слуг и служанок, которых, видимо, тоже привлекли сюда крики из спальни их хозяйки. Они лишь притворялись, что убирают пыль, чистят ковры или поправляют картины. Свою работу они выполняли настолько тихо и аккуратно, что сразу было видно, с каким напряженным вниманием они ловят каждое слово, долетавшее из-за дверей спальни.
Едва до слуха Элизы донеслось поразившее ее заявление Хартвуда, что он якобы готов жениться на ней, как дверь распахнулась и из спальни вылетел сам Хартвуд, весь пунцовый от злости. Он едва не столкнулся с Элизой. Заметив ее, он вдруг побледнел. Ей показалось, что сейчас он сорвет на ней весь накопившийся гнев. Однако, увидев стоявших неподалеку слуг, он, видимо, сдержался. Испуганные слуги начали потихоньку
Лицо Хартвуда выражало целую гамму чувств. Злость, обида, гнев и раздражение на слуг чередовались с поразительной быстротой, из чего можно было заключить, что в его душе царило полное смятение. Его взгляд встретился с взглядом Элизы. Он не отводил от нее глаз, в которых, к ее удивлению, все явственнее проступало чувство искренней детской обиды. Как вдруг обида исчезла и ее место заняло хорошо знакомое Элизе насмешливое холодное выражение.
Она попыталась подобрать вежливые и уместные для данного случая выражения, но внезапно интуитивно угадала, что именно сейчас он больше всего нуждается не в словах, а в безмолвном, врачующем душу утешении. Ничего не говоря, он привлек ее к себе и крепко прижал к груди. Его руки обхватили ее тело так, как змея обвивает свою добычу. От его быстрых и жадных движений ее атласная сорочка задралась кверху. Полуобнаженная Элиза хорошо ощущала исходившие от него жар и напряжение. Его губы прильнули к ее губам. Поцелуй получился горячий и страстный. Элиза удивилась, как она вся поддалась порыву его трепещущих губ.
Если бы она не осознавала, что все, это представление делается ради того, чтобы произвести надлежащее впечатление на оставшихся слуг, она, вероятно, потеряла бы голову и отдалась охватившим ее чувствам. Ей казалось, что он хочет найти укрытие, спрятаться за ее спиной, раствориться в ее нежности и мягкости, выплеснуть обиду и горечь после разговора с матерью. Ей казалось, что ему нужна была поддержка и покой, которые только она, Элиза, могла ему дать.
Его голодный порыв пробудил внутри ее нежность и жалость, ей захотелось утешить его, пригладить его волосы, приласкать. Элиза даже не подозревала, что ее сердце способно на такие глубокие чувства к взрослому мужчине. Она с пылом ответила на его горячие поцелуи. Его страстный язык проник сквозь ее губы и встретился с ее языком. Ею овладело странное, но удивительно прекрасное ощущение, от избытка чувств Элиза застонала. В его объятиях было так хорошо, так сладко. Его руки жадно ласкали ее тело, которое отделяла от его пальцев лишь узкая полоска атласа. Элизе вдруг стало жарко, ей захотелось еще большей близости с ним. Но еще не совсем помутившееся сознание вовремя предупредило о надвигающейся опасности. Она не должна была терять контроль над собой. Элиза отвернулась, чтобы покончить с поцелуями, но он тут же начал целовать ее в шею. Однако она уже приходила в себя.
Он опять устраивал спектакль, теперь ради двух-трех слуг, затерявшихся в глубине коридора. Нет, она не настолько глупа и не станет отвечать на его страсть. Элиза держала в узде свои чувства. Хладнокровно оглядевшись по сторонам, она вдруг заметила, что слуги исчезли, коридор опустел. Но несмотря на отсутствие зрителей, он продолжал сжимать ее в своих объятиях. Хотя голова у нее больше не кружилась, разгоряченное его ласками тело хотело чего-то большего. Если бы только она чуть-чуть ослабила защиту, она легко могла бы забыться в его объятиях. Но тут ее охватил страх. Он нe любил ее, более того, он запретил ей отдаваться ему, если бы ей того захотелось. Но пробужденная внутри ее чувственность почти не слышала голоса разума и ничего не хотела слышать. Ее тело стремилось к его горячему и возбужденному телу. Если бы она вовремя не спохватилась, то еще неизвестно, чем бы все это могло кончиться.
Собравшись с силами, она освободилась из его объятий и отступила на шаг назад.
— Нет! — прошептала она.
Ее сопротивление удивило лорда Лайтнинга. Он тоже отступил от нее, тяжело дыша. А потом он сказал нарочито громко:
— Вы правы. Здесь не самое удобное место для проявления наших чувств, пусть эта встреча закончится в постели.
Но вопреки своим словам он опять обнял ее и прижался к ней.
Дрожь пробежала по ее телу. В памяти тут же всплыли незабываемые подробности той первой ночи и волнующие ощущения от его ласк. Но теперь все изменилось, как и она сама. Если вначале Элизе было страшно, то теперь, независимо оттого, было ли это притворным спектаклем или нет, ей все больше хотелось соединиться с ним. Он крепко прижимал ее к себе, а его дыхание казалось ей взволнованным. Но ее мучили сомнения: было ли это чувство настоящим или притворным? Желал ли он ее точно так же, как она его? Или все это была игра?