Запретная страсть

Браун Дженни

— Неужели ты умеешь читать? — фыркнула леди Хартвуд. — Вот уж никогда бы не подумала. Женщины, подобные тебе, редко умеют читать.

— А почему бы и нет? — колко возразила Элиза. Положение любовницы имело некоторые преимущества. Грубость леди Хартвуд заслуживала такого же нелюбезного ответа: как известно, что посеешь, то и пожнешь.

Леди Хартвуд подошла ближе и разглядела греческие буквы на раскрытых страницах книги.

— Нет, ты все-таки врешь. Не пытайся одурачить меня. Если бы ты умела читать, то знала бы, что в руках у тебя книга не на английском, а на древнегреческом языке.

— Действительно, было бы очень странно, если бы

Аристофан писал свои комедии на английском.

— Комедии Аристофана? — Брови леди Хартвуд поползли на лоб от удивления. — Откуда тебе известно, кто такой Аристофан? Актрисы, подобные тебе, играющие в низкопробных театрах, наверное, никогда не слышали его имени. Ну-ка дай мне книгу. — И она протянула руку.

Элиза молча отдала ей Аристофана.

Старуха недоверчиво пролистала несколько страниц, затем захлопнула книгу и бросила ее на стол.

— Женщина, подобная тебе и читающая Аристофана, — это что-то неслыханное.

По ее озадаченному виду Элиза понял а, что леди Хартвуд была не очень сильна в греческом, а скорее всего, как и большинство девочек из знатных семей, не умела читать по-гречески.

Леди Хартвуд взглянула на Элизу:

— Странно, очень странно, ты вовсе не похожа на тех женщин, которые, как я полагала, должны нравиться Эдварду. Ему, как и всем мужчинам, больше всего нравятся куклы — розовощекие, грудастые создания, которые глупо хихикают, жеманятся и которых он презирает до глубины души. Может быть, подобные женщины поднадоели моему сыну, и он решил разнообразить круг своих знакомств с целью возбудить аппетит. Скажи, до того, как вы встретились, ты, наверное, была гувернанткой, без места и без рекомендаций?

— Вовсе нет, — изображая возмущение, ответила Элиза и нагло взглянула прямо в лицо излишне любопытной собеседницы.

— Тогда ты, должно быть, провинциальная девушка, привезенная в Лондон каким-нибудь соблазнителем и брошенная им на произвол судьбы. Ты пытаешься изображать шлюху, но у тебя довольно правильное произношение и слишком приличные манеры поведения за столом. Глядя на тебя, нельзя не заметить следы хорошего воспитания, у легкомысленных ночных бабочек его нет и в помине.

Чертов нож для рыбы! Леди Хартвуд все видела, ее так просто не проведешь.

— Поскольку ты мне кажешься, девушкой воспитанной, я, пожалуй, даже могу найти для тебя оправдание. Судя по всему, ты пошла по скользкой дорожке не по собственному желанию и порочным наклонностям, а потому что не было иного выхода. Тяжелое материальное положение или семейное горе, не буду гадать, но я не хочу потворствовать тому, что ты делаешь. Христианское милосердие мне не чуждо. Тебя нельзя строго судить, тем более ты, наверное, до конца не понимаешь положения, в котором очутилась. — Леди Хартвуд испытующе посмотрела на Элизу: — Не стоит обольщаться, Хартвуд никогда не полюбит тебя. Он не способен на такие чувства.

— Он говорил точно то же самое. Он кажется очень гордым.

— Твое легкомыслие просто поражает. Преступления моего сына не повод для шуток. Он очень опасный человек. Красивый, обаятельный и развратный до мозга костей. Ему нисколько не жаль тех женщин, которых он сперва обманывает, а потом бросает.

Слова леди Хартвуд попали в цель. Они взволновали и расстроили Элизу. Холодный страх вполз в ее сердце.

— Твой любовник — убийца. — Леди Хартвуд понесло, и она уже не могла остановиться. — Он погубил одну несчастную девушку. Она умерла от любви, а ему были совершенно безразличны как ее страдания, так и ее гибель.

Ее тело еще не остыло, а он отправился на бал. — Леди Хартвуд наклонилась к Элизе и тихим зловещим голосом проговорила: — Ты недавно познакомилась с моим сыном и, конечно, не знаешь о всех его светских похождениях. Будь у тебя хоть капля разума, ты повнимательнее отнеслась бы к моим предостережениям. Обещания Хартвуда не стоят и ломаного гроша. Можешь мне верить или не верить, но я его мать и знаю, что говорю.

Немного успокоившись, Элиза попыталась представить, как бы поступила на ее месте Вайолет, что она ответила бы, услышав такое. Как бы там ни было, но верить каждому слову леди Хартвуд не стоило.

— С какой стати я должна вам верить? Эдвард не раз предостерегал меня, что вам доверять нельзя.

— Он еще не то скажет, что с него взять? Ему известно, что я предупреждаю любую несчастную, попавшую в его сети, о том, какой он человек.

— Не надо меня пугать, — решительно сказала Элиза. — Просто вашему сыну нравится шокировать окружающих и превращать жизнь в игру. Но я не нахожу в его намерениях ничего дурного или порочного. Напротив, мне непонятно, каким образом к нему могла пристать такая репутация. У него доброе сердце, оно поможет ему научиться любить. Нужны только соответствующие условия.

— Ты говоришь так, потому что тебе совершенно безразлична судьба той несчастной, которую Эдвард погубил.

— Неправда! — горячо воскликнула Элиза. — Мне все известно. Ваш сын рассказал мне, как и почему все так произошло.

— У тебя более жестокое сердце, чем я думала. В таком случае не вижу никакого смысла продолжать нашу беседу.

Элиза предполагала, что леди Хартвуд воспользуется ее нежеланием верить ей как поводом для того, чтобы прекратить тяжелый разговор. Но несмотря на это, она не смогла смолчать, услышав чудовищно несправедливые обвинения матери в адрес сына. Злоба леди Хартвуд отравила детство Эдварда, доставила ему столько горя и страданий, что как-то слабо верилось в ее благие намерения. Элизе было неприятно и тягостно в обществе леди Хартвуд, а ведь она провела вместе с ней всего несколько минут. Сколько же пришлось вынести Эдварду за столько лет, прожитых вместе с матерью! Элиза невольно поежилась. Он покорно все сносил, и никто не защищал его. От подобных мыслей сердце Элизы болезненно сжалось. В таком случае она будет первой, кто открыто встанет на его защиту.

— Нет, вы не правы. У меня есть все основания не соглашаться с вами. Вспомните, что ваш сын сделал для семьи. Вспомните принесенную им жертву! Даже странно, почему вы не испытываете к нему никакой благодарности.

— Благодарность? — переспросила леди Хартвуд и оскалилась: — О какой благодарности может идти речь, если он опозорил наше имя, честь нашей семьи? Он погряз в разврате, более того, он выставляет его напоказ перед всеми и ничуть не стыдится.

Но кто заставил Эдварда так вести себя, как не она, его мать?

— После ваших слов я еще больше верю Эдварду, а не вам. Вы питаете к нему ненависть вовсе не за его проступки и грехи, а потому, что он отказывается скрывать их от посторонних глаз за фасадом фальшивой респектабельности.

— Как я погляжу, он уже успел обратить тебя в свою якобинскую веру. Да, мне бы хотелось, чтобы мой сын вел себя как настоящий джентльмен и держал свои неприличные тайны при себе, именно так ведут себя настоящие джентльмены.

— Или настоящие лицемеры.

Леди Хартвуд даже бровью не повела на выпад в свой адрес.