Шрифт:
Корректор Ольга Сокуренко
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Наконец – то вырвалась на отдых к морю и вывезла ребенка. Эти купания и воздушные ванны в плане здоровья ничто не может заменить, но пришлось потратить время, чтобы донести эту истину до моего мужа. Колю с места не сдвинешь, долдона. Все же победа осталась за мной и за сыном – мы все вместе (включая нашего неповоротливого упрямца) летим к месту назначения.
Супруг, чуть насупившись, как будто все еще сердится, дремлет у иллюминатора. Костя же завороженно заглядывает через его плечо на скалистые горы
Я как всегда читаю. Это мое любимое занятие, которое дает неповторимое ощущение внутренней свободы, погружения в мир, где все не так, как в настоящей жизни, и происходит самым неожиданным образом: лихо закручен сюжет, ломаются и меняются круто человеческие судьбы на фоне нищеты и отчаяния, ярких природных красок, пустыни, необитаемых островов, богатых интерьеров, убогих жилищ. Там ненависть и всепоглощающая сумасшедшая любовь… Нет нейтрального, нет срединного, нет «едва-едва», как почти остывший завтрак, тщетно дожидающийся долго встающего сына. Вот что по-настоящему интересно, потому что находится за гранью привычного восприятия мира, простого и ясного.
А что такое наша обычная жизнь? Рациональное, сугубо фотографическое явление, просчитанное до мелочей. Такое восприятие у меня, наверно, от родителей. Их отношения всегда были очень четкими, ровными, ничто и никогда не могло их осложнить, а, тем более, омрачить. Никогда я не была свидетелем обнаружения каких-то скелетов в шкафу, скандалов, ненужных эмоций и всего прочего. Такую вот модель отношений я перенесла и в свою семью, а также в собственное понимание действительности.
Продолжая мысленно рассуждать на эту тему, я на секундочку оторвалась от чтения, ласковым взглядом «погладила» благоверного. Он, как и мой папа, всегда вел семейный корабль стабильным курсом: оставаясь, в основном, упрямым до невозможности (однажды упорно и самоуверенно тащил нас за собой без карты по старому городу на Крите, отказываясь кого-нибудь спросить, и мы заблудились, чуть не опоздав на последний автобус в сторону нашего отеля), однако, умел приспосабливаться к ситуации, к которой его незаметно и тактично готовила супруга. Если синие штаны ему к лицу, как считает жена, значит, будут синие. Если не плавки, а плавательные шорты, чтобы хоть как-то скрыть живот и отличаться от других русских мужиков, как решила опять же жена, значит шорты. Прежде всего – стабильность и покой. Никаких дискуссий и нервотрепки. Сама мужественность в большом и уверенном теле, железобетонная логика и стратегия, а тонкие настройки – дело женское.
Вот и эта поездка не была мужу особенно нужна и, по его мнению, сыну тоже. Костя, которому десять, спокойно мог бы отдохнуть вместе с ним где-нибудь на реке среди тайги в резиновой лодке. Наверно, самый лучший отдых для дикой мужской психики. Дикость среди дикости – полная гармония первозданности и взаимопонимания… Но точность настройки – это как стыковка космических кораблей на ручном управлении. В результате муж ворчал-ворчал, но, как говорится, к маме – значит к маме, или: к морю – значит к морю.
А разве могут быть мужики другими вообще? И пусть все же есть в них некоторая твердолобость (трусы иной раз не стянешь, чтоб вовремя постирать), но вместе с этим качеством дарована им простота, святая простота и прямота во всех проявлениях мужской личности: как вот эти короткие волосы Колины «ежиком», как прическа сына «бобриком», как все в их мужском незатейливом мире простых запахов, естественных, иногда грубоватых инстинктов и действий, ими продиктованных, быстрых, решительных, понятных до примитивизма, разложенных на формулы, простые коды и сигналы. Мне кажется, что я постигла этот механизм и разумом и сердцем, как часовщик, который уверенно крутит свои шестеренки,
В книгах, мною прочитанных, правда, были другие отношения и другие мужчины, но эти книги, эти яркие цветные обложки, фонарики манящие, будто предупреждали: «Мы даны только для эпатажа, для общего сиюминутного интереса. Мы – яркие масляные краски на холсте, а жизнь – это бледная, водянистая акварель, состоящая из обязанностей, ответственности, бесконечной работы и мимолетной сдержанной ласки. Радуйся же, скромная женщина, своему маленькому дорожному секрету, этой скрытой надуманной интриге на бегу – своему запретному чтению. Оно, это чтение, все равно ведь не есть реальность…»
И это нормально, это логично! Ведь книга, фильм, пьеса со сложным сюжетом – это то, что мы хотим иногда знать о запретном, то, что в нас сидит, чего нам где-то не хватает в эмоциональном плане, но в жизни своей собственной мы бы иметь категорически не хотели… Ну, скажите, зачем эти риски, взлеты и падения? Зачем страхи, сомнения, сумасшедшие соблазны с муками совести? Выкрашивать картину чудными цветами, но на самом деле лишь вымазаться по локти жирной краской, да так, что уже и не рад и картине, и себе самому… Ни за какие чувства, ни за какие эмоции! Ни за что и никогда!
Так я подумала и снова погрузилась в книгу.
«Пришла ночь. Боги в своем лагере на небесах разожгли костры. Там, наверно, шел неспешный разговор о вечности. А наше земное племя уже видело сны. Снаружи пещеры иногда слышался шорох и негромкие перекликания дозорных. Было немного прохладно, несмотря на огромный горящий очаг в центре. Мия плотнее завернулась в шкуры и попыталась отвлечься, вспоминая треволнения дня: как искали воду (ее становилось все меньше) и как готовились к празднику Цветения Красного цветка, с которым ее связывала печальная память и личная тайна.
Она не хотела думать о своей половине – своем муже Йоте, который, и она это ощущала, конечно, наблюдал за ней сейчас. Белки глаз его иногда призывно сверкали в темноте, там, в углу, откуда он бросал на нее полные страсти взгляды. В их племени муж и жена имели отдельные постели, хотя, конечно, могли в любой момент посетить ложе супруга. Но сегодня ей было особенно трудно соединиться. Душа будто замерла в ожидании чего-то такого, что должно изменить ее жизнь навсегда. И это «что-то» произойдет совсем скоро. Женщина всегда предчувствует наступление перемен. Физическую слабость природа компенсировала глубочайшей интуицией. Мужчины понимают только сердце Земли, они же, женщины, понимают сердце Неба. Его дыхание и шепот, его рычание и гнев. Небо замышляло нечто особенное, завораживающее, поэтому ее сердце сладко заныло. Она почему-то точно не хотела Йота: его сила, казалась теперь грубой, а кожа на руках жесткой. Она не хотела и мускусного запаха супруга, который когда- то возбуждал, не хотела его голоса, скрипучего и визгливого, будто падающее под топором дерево. Что происходит с ней? Боги хранили молчание, сидя у своих огней, или их голос она просто не могла услышать?..»
– Снижаемся, ремень пристегни, – вернул меня в действительность сын.
Я подняла голову, но словно еще не вернулась окончательно в самолет. Стало не по себе… Как в далекой и чужой пещере той самой женщине.
– Не сомневайтесь, сядем, – попытался успокоить муж. – Задницы наши приземлятся на полосу по-любому. Делаем ставки?
Меня это не успокоило:
– От твоего цинизма иногда тошно становится!
– Это юмор, Ксюня.
– Солдатский юмор.
– У меня все солдатское. Как у нормального мужика. Детство, юность, прошлое, настоящее и будущее. Даже голый, я – в шинели. И готовность всегда номер рраз!