Запретное видео доктора Сеймура

Лотт Тим

Вам было всего тринадцать.

Это моя вина.

Да. Ваша… Теперь мы можем продолжить наше интервью.

Спасибо. Через некоторое время.

Примечание автора: Если, принуждая меня поделиться своими секретами ради нашего проекта, Саманта Сеймур намеревалась отомстить мне за мои посягательства на ее тайны, у нее это получилось. Кто-то, прочтя историю про моего дядю, найдет ее вполне безобидной на фоне нынешних сенсаций. В конце концов, я был еще ребенок. Может статься, уступив острому желанию Саманты все «уравновесить»,

я лишь бросил ей подобие кости.

Однако чувствовал себя я совсем иначе. Рассказывать историю, которую я так долго пытался забыть — я не рассказывал ее ни своей спутнице жизни, ни отцу, ни одному из братьев, — было мучительно. Очень мучительно. Я впал в депрессию, продолжавшуюся несколько дней, и был не в состоянии продолжать работу. Несправедливость, которую я допустил по отношению к своему дяде, несчастному дурачку, оклеветав его, терзала меня, как будто это произошло вчера, а сама мысль о том, что эта история будет напечатана, казалась хуже распятия.

Возможно, у меня слишком буйное воображение — может, никто и внимания не обратит. Но мне это было небезразлично, и в этом была загвоздка — что об этом думали остальные, меня не сильно волновало. Я раскрыл ту часть своей жизни, которую предпочел бы оставить тайной. Наступил ли в результате этого некий катарсис, очищение от мучившей меня вины? Не тут-то было. Это чувство стало только свежее и острее. Если позволить себе некоторое нагромождение признаний, я страшусь публикации этой книги; страшусь разоблачения, стыда, который отравит мне жизнь.

Однако само повествование (как любят рассказывать писатели всем, кто готов их слушать) — это процесс, вызывающий привыкание. Я уже не мог выпустить из рук историю Саманты, как не мог прекратить развивать ее в своей голове. И дело не только в деньгах и профессионализме. Записи Сеймура овладели моим воображением — что уже произошло с весьма широкой публикой, — и я был серьезно настроен отыскать в них правду. Это была не кость, брошенная Саманте Сеймур, а кусок свежего, кровоточащего мяса. Но я должен был заплатить эту цену — у меня не оставалось выбора.

Интервью с Самантой Сеймур (продолжение)

Теперь вы удовлетворены?

А вы?

Нет. Я чувствую себя освежеванным.

В таком случае, да. Я удовлетворена.

Я рад, что вы добились того, чего хотели. Итак, нравился ли вам Марк Пенджелли?

Да. Он мне очень нравился.

Вы с ним спали?

Нет.

У вас был с ним какой-либо сексуальный контакт?

Мы целовались. Дальше этого не пошло.

Как часто?

Один раз. Я чувствовала себя одиноко. Он тоже. Мы старались поддержать друг друга.

Но вы изменили Алексу.

Если вам угодно. Но я никогда не любила Марка и никогда не занималась с ним сексом. Не шла на сближение.

Алекс превратно все понял.

Но не совсем превратно. Не совсем.

Спасибо за откровенность.

Вы заслужили.

Об

этом позже. А сейчас давайте вернемся к тому дню, когда Алекс сделал первые записи. По-вашему, как на него повлиял просмотр сцены с Мейси и Викторией?

Это наверняка очень его встревожило. Как я уже говорила, он всегда старался максимально оградить Викторию. К тому же его мать забеременела в шестнадцать лет и вечно твердила, что это испортило ей всю жизнь. Он страшно боялся, что нечто подобное произойдет с Викторией.

Почему же он не сказал ей об этом открыто?

Он дал ей понять, по-своему. Но, полагаю, совсем открыто, не разоблачив себя, он выступить не мог. Кроме того, он был человеком достаточно разумным, чтобы понимать: чем больше запрещаешь девочке-подростку, тем больше она желает запретного. Я думаю, он просто решил присматривать за ней.

Как вы думаете, был ли здесь сексуальный подтекст?

Я вас не понимаю.

В его наблюдении за ними.

Нет! Боже мой, нет! Да кем вы его себе представляете? Смотря на это, он скорее испытывал неудобство и боль. В любом случае, дело было не столько даже в сексе.

Так в чем же?

Он ненавидел любую двусмысленность, недоговоренность. Он не мог принять верное решение, справедливое решение из-за своих вечных сомнений и нескончаемого притворства тех, за кого он должен был принимать эти решения. Думаю, ему казалось, что, обладая достоверной информацией, он станет хорошим отцом. Сильным отцом.

Будучи шпионом?

Вряд ли он так это воспринимал. Вы присматриваете за своими детьми, когда они переходят дорогу, вы смотрите за ними везде, чтобы с ними ничего не случилось. Он воспринимал это лишь как расширение своих родительских возможностей.

Он был как Бог?

Едва ли он так себя воспринимал. Но, да, пожалуй, как Бог и как правительство.

Вы заметили какие-нибудь существенные изменения в те первые дни? Что-нибудь, что могло бы, например, раскрыть его карты?

Ничего такого, что действительно раскрыло бы его карты. Но могла бы и заметить, будь я чуть понаблюдательней. Например, эта история с сигаретами.

В чем там было дело?

Вы уже знаете, что мы оба решили бросить курить — пообещали друг другу в новогоднюю ночь.

Но вы не бросили.

Бросила. Примерно на неделю. Потом я как-то пошла с подругой в бар, выпила немного и… ну, знаете, как это бывает.

Алексу вы не сказали?

Его бы это расхолодило. А ведь у него все так хорошо пошло. Я знала, как тяжело ему было бросить.

Но вы обманывали его.

Как вам угодно.

Что же он сделал, когда понял, что вы его обманываете, — когда увидел вас на записи?

Ничего. Возможно, ему доставляло удовольствие знать то, о чем я не знаю, что он знает. А может, он просто старался сохранить приличия. Так или иначе, а от нескольких реплик он не удержался.