Запретные наслаждения

Рэмзи Сара

— Но ты никогда не делала ничего подобного! — Мадлен была встревожена. — Почему ты сейчас решила рискнуть всем?

— Это искупление моего греха, — ответила Эмили. — Я буду чувствовать меньше вины за собой, если смогу отвлечь внимание от вашей истории. Кроме того, я не позволю им разоблачить меня.

— Милли, это может быть опаснее, чем игра в театре! — воскликнула Мадлен. — Сцена — это позор, но если ты пойдешь против аристократов, они не остановятся ни перед чем.

Небрежно бросив платок на стол, Эмили встала.

— Неважно. Я не хочу оставаться в Лондоне. Мама может отправить меня в деревню, в конце

концов, я годами просила ее об этом. Кроме того, передо мной не стоит задача выйти замуж за герцога.

Последние слова она произнесла с вызовом, но без враждебности. Мадлен была опустошена разговором с кузиной, измучена последними событиями, но в то же время чувствовала себя легко и свободно, словно ревнивое чудовище, однажды поселившееся в душе, ушло навсегда. Как когда-то в детстве, она крепко обняла Эмили.

— Надеюсь, тебя не разоблачат. В любом случае, спасибо за все.

Эмили крепче сжала ее в своих объятиях.

— Я надеюсь, что и тебя не разоблачат. Ты должна рассказать мне все о маскараде, иначе мы с Пруденс обидимся на тебя.

— Особенно Пруденс, — отметила Мадлен.

Они обе рассмеялись. Похоже, их дружба была восстановлена, но пройдет еще немало времени, прежде чем они смогут забыть все те обидные слова, которые наговорили друг другу. И все же теперь ничто не стояло между ними и не мешало полному примирению. Совсем недавно Мадлен не желала видеть Эмили, но сейчас она радовалась тому, что они наконец смогли поговорить. Если бы они провели еще неделю в напряженном молчании, вряд ли потом смогли бы найти нужные слова.

После ухода Эмили Мадлен сосредоточилась на том, что ей предстоит пережить в ближайшие несколько дней. Она хотела действовать немедленно, ожидание раздражало ее. Но уже завтра она отправится на бал, и Фергюсон будет сопровождать ее. Элли ничего толком не рассказала о том, как проходят вечера у Вестбрука. Мадлен подозревала, что там ей откроются такие аспекты жизни высшего света, о которых раньше даже не догадывалась.

Но она пойдет туда, она сделает все что угодно, чтобы нелепые слухи не могли навредить Фергюсону и он смог жениться на ней. Послезавтра она будет знать, увенчался ли их план успехом. И если да, начнется настоящая жизнь, сбудутся ее мечты.

Глава 33

— Мне все равно не нравится все это! — пробормотал Фергюсон, пока их карета медленно тянулась к особняку Вестбрука в череде других экипажей.

Мадлен плотнее закуталась в плащ, напоследок наслаждаясь теплом, прежде чем снять его в вестибюле и остаться в наряде, который создан для того, чтобы восхищать, а не для удобства.

— Тебе хочется, чтоб тебя считали убийцей?

— Я действительно могу убить кого-нибудь, кто будет на тебя пялиться. А таких будет достаточно. Легко потерять голову, увидев тебя в таком наряде.

— Только не говори, что ты не видел подобных нарядов, — сказала Мадлен, и щеки ее зарделись.

— Не видел! — отрезал он. — Когда я сегодня забирал тебя, мне хватило одного взгляда, чтобы возникло желание потащить тебя по лестнице наверх. А в атмосфере бала… Должен предупредить: не знаю, долго ли я смогу сдерживаться и не приставать к тебе.

Его глаза обжигали не меньше, чем слова, и она почувствовала, как тепло разливается внизу живота. По дороге из Лондона они почти не разговаривали, что, пожалуй, было к лучшему: он

парой слов способен был зажечь в ней такое желание, что они могли бы так и не добраться до ричмондского поместья Вестбрука.

Когда карета остановилась, Фергюсон, помогая ей выйти, вместо того чтобы подать руку, обхватил ее за талию. Пока он медленно опускал ее на землю, продолжая прижимать к себе, сквозь тонкую ткань платья она ощущала рельеф его мускулатуры и сожалела, что нельзя развернуться и уехать обратно.

— У меня тоже может не хватить выдержки, — прошептала она, читая в его взгляде то же желание: посадить ее обратно в карету и приказать кучеру везти их домой.

— Если в течение первого часа мы попадемся на глаза достаточному количеству людей, можно будет сбежать пораньше и немного побыть наедине.

Верный своему обещанию, Алекс поддержал их план, хотя он и показался ему полным безумием. Однако он пригрозил, что проследит за тем, чтобы Мадлен вернулась не слишком поздно. Это значило, что чем меньше времени у них отнимет маскарад, тем больше останется его для них двоих.

— Oui, monsieur le duc [23] , — сказала она, превращаясь в Маргариту.

Он взял ее под руку и повел по парадной лестнице. Лакей принял плащ Мадлен и пальто Фергюсона, и она тут же услышала, как вокруг них зашептались. Что ж, отлично! Если ей удалось сразу привлечь к себе внимание, меньше времени понадобится на то, чтобы возвращение Маргариты стало триумфальным.

23

Да, господин герцог (фр.).

— Монсеньор, как я выгляжу? — спросила она, медленно поворачиваясь перед ним.

Это было истинным кокетством, чего в другой ситуации она бы никогда себе не позволила, тем более что понимала, как выглядит со стороны: ткань, столь плотно обтягивающая тело, что сквозь нее рельефно проступали ее затвердевшие соски, была почти прозрачной; прическу из напудренных волос — также и для того, чтобы скрыть их подлинный цвет, — венчала гранатовая диадема, символизирующая кроваво-красные зерна, погубившие Персефону. Хотя от колосьев пшеницы пришлось отказаться — слишком непрактично! — их отсутствие отчасти компенсировал браслет из живых цветков мака, а стилизованные котурны добавляли ей несколько дюймов роста, что было не в последнюю очередь продиктовано необходимостью соответствовать привычному росту Маргариты, которая на сцену всегда выходила на высоких каблуках. Облик завершала кружевная нижняя юбка, на пару дюймов выступающая из-под платья, что считалось крайне непристойным, но было меньшим из зол, поскольку длина платья была скандальной.

Она повернулась к Фергюсона как раз в тот момент, когда он сглотнул. У него был такой вид, словно его ударили по голове. Наконец он сказал:

— Ты самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо видел!

Это не было вежливой лестью, из которой обычные великосветские комплименты в основном и состоят. Он был так искренен, словно это были его последние слова перед казнью. Она в его искренности уже не сомневалась, однако его признания не переставали ее волновать.

Она присела в глубоком реверансе и почувствовала себя распутницей, когда декольте опасно раскрылось.