Запретные навсегда

Джеймс М. Р.

— Саша… — Он опускает взгляд на наши сцепленные руки и делает глубокий, прерывистый вдох. — Я не заслуживаю тебя.

Медленно я высвобождаю одну из своих рук из его хватки, дотрагиваюсь до его лица и наклоняю его к своему.

— Может быть, а может и нет. Но я все равно люблю тебя.

Одним быстрым движением его рука обнимает меня, притягивая через сиденье почти к себе на колени, в то время как другая его рука запутывается в моих волосах. А потом все, что я чувствую, это его губы, обрушивающиеся на мои.

Такое чувство, что мир останавливается, как будто в

самолете больше никого нет, кроме него и меня, как будто нас вообще может не быть в самолете. Сначала я не могу до конца осознать, что происходит, потому что я думала, что никогда больше не поцелую Макса, что все, что когда-либо произойдет между нами, уже произошло. Я думала, что все, что у меня останется, это воспоминания, но, несмотря на все это, в этот самый момент создается новое.

Рука Макса перебирает мои волосы, его теплые и мягкие губы прижимаются к моим, и если бы мы действительно были одни, ничто не помешало бы мне забраться к нему на колени и завести его так далеко, как он позволил бы. Я никогда так сильно не мечтала о личном самолете Виктора, о спальне, где мы могли бы побыть наедине. Желание захлестывает меня приливной волной, и я поднимаюсь, цепляясь за него руками под его рубашкой.

— Я так по тебе скучала, — шепчу я ему в губы, когда он на мгновение отстраняется, чтобы отдышаться. Затем его губы снова прижимаются к моим, теплые и мягкие, и погружают меня в чувства, с которыми, как мне казалось, я распрощалась навсегда.

С другой стороны прохода доносится звук, кто-то прочищает горло, и мы с Максом отрываемся друг от друга, чтобы увидеть Наталью, ухмыляющуюся нам со своего места, выглядящую сонной и совершенно довольной.

— Что ж, я вижу, вы двое наверстываете упущенное.

Я краснею, отпуская Макса, чтобы проскользнуть обратно на свое место. Натали смеется, поджимая под себя ноги, в то время как Макс слегка краснеет за воротничком, прочищая горло.

— Я бы посоветовала снять номер, и это не совсем тот частный самолет, — беспечно говорит она, и я не могу удержаться от смеха. В конце концов, всего несколько мгновений назад я думала о том же самом.

— Я думаю, нам обеим придется привыкнуть к некоторым понижениям, — криво говорю я ей, и Наталья поднимает бровь.

— Чем ты занималась до этого, из-за чего тебе пришлось летать на частных самолетах? Или этот парень более обеспечен, чем кажется? — Она поддразнивающе кивает в сторону Макса, чья покрасневшая шея становится немного темнее.

— Ну… да, но дело не в этом. — Я замолкаю, моим первым инстинктом является мысль о том, как много я должна ей рассказать, но я понимаю, что это больше не имеет значения. Наталья сейчас находится в том же положении, что и все мы, в бегах, ее разыскивают опасные люди за то, что она натворила.

Всегда есть шанс, что при благоприятных обстоятельствах она могла бы продать нас ради собственной безопасности, мне неприятно даже думать об этом, но я не верю, что Левин взял бы ее с нами, если бы действительно думал, что это возможно. И тут, глядя на нее, меня осеняет, что нечто, чего я никогда не могла представить себе в самых смелых мечтах, находится здесь, сейчас, и

смотрит на меня в ответ: член кровной семьи, сестра, то, чего я никогда не знала и не представляла, что у меня есть.

Сестра, которая помогла спасти меня.

Еще раз сжимая руку Макса, я встаю, проскальзываю мимо него, пересекаю проход и сажусь рядом с Натальей.

— Ну, — медленно говорю я, поджимая под себя ноги на сиденье, отражая ее отражение в зеркале. — У нас есть около пяти часов, прежде чем мы доберемся до Санторини, верно? Итак, если ты хочешь услышать о том, где я жила до этого, я думаю, у нас достаточно времени.

21

САША

К тому времени, как самолет начинает снижаться, Наталья знает о моей жизни в Нью-Йорке почти столько же, сколько Макс. Она внимательно слушала, задавая мне десятки вопросов, и это застало меня врасплох, насколько сильно она, казалось, хотела знать…насколько ей было небезразлично.

Я опустила некоторые из худших моментов, чувствуя, что мы знаем друг друга недостаточно долго, чтобы рассказать ей об этом. Я кратко рассказала о том, как добралась до Нью-Йорка, признав, что стала жертвой торговли людьми, но я пропустила то, что произошло в складских доках, сказав только, что Виктор в конечном итоге вывел меня из этой ситуации.

Наталья поджала губы, нахмурившись.

— Разве не он тот в первую очередь, из-за кого ты стала жертвой торговли людьми?

— Поверь мне, я потратила много времени, а он потратил много денег на терапию, сосредоточившись именно на этом вопросе, — криво усмехнулась я. — После этого многое изменилось. Я знаю, это звучит банально, сказать, что он другой человек, но…это так. И Макс тоже не стал бы продолжать работать на него, если бы это было не так.

Макс кивнул.

— Это сложно, — добавил он, за что я была благодарна. — Это заняло бы больше времени, чем у нас есть, чтобы объяснить все это.

Я также не рассказывала о том, что произошло у Алексея. Однажды, сказала я себе, чтобы смягчить легкий укол вины, который я почувствовала при мысли о том, что не была полностью откровенна, когда Наталья проявила такой большой интерес к знакомству со мной. Когда все это останется далеко позади, когда я не буду дрожать от толчков ужаса близкой смерти, когда я смогу говорить об этом так, как будто это произошло давным-давно, а не чуть больше года назад. Тогда я все ей расскажу.

Я придерживалась более приятных вещей, рассказывала ей о детях Катерины, о вечеринке по случаю дня рождения, о встрече с Максом. Я избирательно выбирала, о чем ей рассказать, и, к моему удивлению, рассказать было еще о чем. Это было напоминанием о том, как много хорошего там было. Это также было напоминанием о том, что я потеряла, к чему, возможно, не смогу вернуться. Я пытаюсь отогнать эти мысли сейчас, когда самолет останавливается в частном ангаре, и Левин встает с того места, где он все еще сидел впереди, жестом указывая нам.