Запретные сказки

Ахметова Татьяна Васильевна

— Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?

— По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.

— Ну и мы, братец, пока Бог грехи наши терпит, живем помаленьку.

Посадила его попадья за стол, наставила перед ним разных закусок, яичницу и водки, и ну угощать:

— Кушай, любезный братец!

Начали все они трое есть, пить и веселиться до самой ночи. А как стало темно, постелила попадья постель и говорит попу:

— Мы с братцем вот здесь ляжем да поговорим

про наших родителей: кто жив и кто умер; а ты, батька, ложись один на лавке или на полатях.

Вот легли спать; бурлак влез на попадью и начал ее попирать своим хуищем так, что она не утерпела — на всю избу завизжала. Поп услыхал и спрашивает:

— Что там такое?

— Эх, батька, ты не знаешь моего горя: мой отец умер.

— Ну, царство ему небесное, — сказал поп и перекрестился.

А попадья опять не выдержала да в другой раз еще сильнее того завизжала. Поп опять спрашивает:

— О чем еще плачешь?

— Эх, батька, ведь и мать-то моя умерла!

— Царство ей небесное! Со святыми упокой!

Так-то вся ночь у них и прошла.

Поутру бурлак стал домой собираться, а попадья его угощать на прощанье и вином-то, и пирогами, так и суетится около него:

— Ну, братец любезный, если опять будешь в этой стороне обязательно к нам заходи!

А поп вторит:

— Не обходи нас; мы тебе всегда рады!

Попрощался с ними бурлак. Попадья напросилась провожать братца, а за ней и поп пошел. Идут да разговаривают; вот уже и поле. Попадья говорит попу:

— Воротись-ка, батька, домой, что тебе идти, я одна теперь провожу братца.

Поп воротился, прошел шагов с тридцать, остановился и глядит: далеко ли они ушли? А бурлак тем временем повалил матку на пригорок, влез на нее и ну отжаривать на прощанье; а чтобы убедительнее надуть попа, надел ей на правую ногу свою шапку и велел задрать ногу-то кверху. Вот ебет ее, а попадья то и дело ногой да шапкой качает. Поп стоит да смотрит.

— Видишь, — говорит сам себе, — какой родственный человек-то! Далеко ушел, а все кланяется да шапкою мне машет! — Взял да скинул с себя шапку и давай кланяться:

— Прощай, шурин, прощай!

Отвалял бурлак попадью, да так ее утешил что три дня под подол заглядывала. Догоняет она попа, а сама с радости песни поет.

— Сколько лет с ней живу, — сказал поп, — а никогда не слыхал от нее песен!

— Ну, батька, — говорит попадья, — проводила я братца любезного, придется ли еще повидаться с ним в другой раз!

— Бог не без милости, небось придет!

ЧУДЕСНАЯ МАЗЬ

В некотором царстве, в некотором государстве, жил-был мужик, парень молодой. Не везло ему в хозяйстве, все коровы и лошади подохли, осталась одна кобыла. Стал он эту кобылу беречь пуще глаза, сам недоедает, недосыпает, а все за ней

ухаживает: раздобрела кобыла? Раз как-то убрал он свою лошаденку, начал ее гладить да приговаривать:

— Ах ты, моя голубушка! Матушка! Нет милее тебя!

Услыхала эти слова соседская дочь — девка рыжая, и как собрались на улицу деревенские девки, она им и сказала:

— Ох, сестрицы! Я стояла у себя на огороде, а сосед наш Григорий убирал в то время свою кобылу, потом слазил на нее и целовал и приговаривал:

— Ах ты, голубушка моя, матушка! Нет тебя милее на свете!

Вот девки и начали над парнем смеяться. Где только ни повстречают его, так и закричат:

— Ах ты, матушка моя, голубушка!

Что делать парню; никуда глаз показать нельзя.

Стал он печалиться. Вот увидала его старуха тетка.

— Что, Гриша, не весел? Что головушку повесил?

Он ей и рассказал про все это дело.

— Ничего, Гриша, — сказала старуха, — все поправлю. Приходи-ка завтра ко мне. Небось перестанут смеяться!

Старуха-то была лекарка, да такая важная — на все село. А в избу к ней сходились на вечеринки девки. Вот она вечером-то увидала ту девку, что рассказала о Григории, как он кобыле под хвост лазил, и говорит ей:

— Ты, девушка, заходи ко мне завтра поутру, мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Хорошо, бабушка!

На другой день встал молодец, оделся и пришел к старухе.

— Ну, смотри, Гриша, чтоб у тебя припас-то готов был! А теперь становись за печку да стой смирно — пока не позову.

Только стал он за печкою, пришла и девка.

— Здравствуй, бабушка!

— Здорово, головушка! Вот что, девушка, хочу тебе сказать: ведь над тобою худое делается, ведь ты, родимая, очень больна…

— Э, бабушка, я, кажется, совсем здорова!

— Нет, голубушка, у тебя внутри такое делается, что и подумать-то страшно! Хоть теперь и не больно тебе, а как дойдет до сердца — в то время уж ничем не вылечишь; так и помрешь! Дай-ка я тебя за живот пощупаю.

— Пощупай, бабушка! — говорит девка, а сама чуть не плачет со страху. Стала баба щупать ее за живот и говорит:

— Видишь, я правду сказала! Как только вчера на тебя взглянула — сразу догадалась, что с тобой недоброе делается, у тебя, голубушка, возле сердца желтуха…

— Полечи, пожалуйста бабушка!

— Уж если хвораешь, так надо полечить; только стерпишь ли, ведь больно будет?

— Что хочешь делай, хочешь ножом режь, да вылечи!

— Ну встань же ты вот здесь, высунь голову в окошко и примечай: с какой стороны, с правой или с левой, больше народу будет идти? А назад-то нельзя оглядываться, а то все мое лекарство даром пропадет, тогда и двух недель не проживешь!

Девка высунула свою голову в окошко и ну глазеть по сторонам; а старуха задрала ей хвост и говорит: