Запретные удовольствия
Шрифт:
Мысленно побледнев, я пошевелила совершенно здоровой шеей и испустила серию завываний, берущих за душу, как выяснилось позднее, даже работников ФСК.
– Увечная наша, - с некоторой тревогой и недовольством помотал головой парень, несколько отстраняясь, от чего, впрочем, табачно-чесночный запах вовсе не потерял мощь и размах.
– Ты вот так же орать будешь, когда мы все...
Я подавила мгновенный порыв поспешно закивать и пустила одинокую слезу - якобы от непереносимой боли в шее.
– Ну-ка встань!
– приказал он, отходя на шаг. "Ну вот, - подумала я, -
Как выяснилось, у меня было несколько растяжений, не слишком, впрочем, важных мышц. Растяжений не очень опасных, но замедляющих движения, делающих их более неуклюжими. Кроме того, множество синяков, отзывавшихся порядочной болью на прикосновения, а также - что, пожалуй, было хуже всего явное повреждение кисти правой руки, которая при каждом движении отказывалась исполнять задуманное головой и заявляла болевой протест.
Так как поднималась я, продолжая имитировать шейную травму, а потому держалась за шею обеими руками, непорядок с правой рукой выяснился тут же. Зато беспрестанное оханье выглядело натуральнее - я проверяла по ходу подвижность пальцев.
– Ну, тебя и перекривило!
– ужаснулся парень, понаблюдав за моими гримасами.
– Нет, мы тебя сначала отлечим, а потом...
– и заржал.
Я мысленно плюнула ему в рожу, соображая, что же мне теперь предпринять.
– Ладно, - ухмыльнулся он в затихающем гоготе.
– Пойду я... ребят подбирать для такой супер-герлы, как ты. Ожидай, шалава!
– Он открыл овальную дверь и вышел на палубу.
Снова стало темно, но глаза уже привыкли к темноте, и в углу небольшого отсека, по прикидкам, расположенного где-то на корме, я разглядела троих мужиков, рядком лежащих на груде старых канатов.
Подошла поближе, рассмотрела поподробнее.
Захотелось тихонько выматериться, а потом пустить слезу - но уже не от боли в руке или шее... Их убили. Капитан баркаса Арсеньев лежал с простреленной головой, и мне не надо было переворачивать его на живот, чтобы убедиться в существовании огромной развороченной дыры в затылке.
Мишаня получил свое в грудь, там было три или четыре пулевых следа.
Рядом, забрызганный кровью, лежал водитель "Газавтотранса" с поверхностной раной в левом плече, над которым впритык прошла пуля. Я не увидела второй, смертельной раны, поискала внимательным взглядом... не нашла; сердце зашлось в бешеном колотуне - второй не было, а от плеча не умирают.
Правда - могло рулем переломать все ребра к чертовой матери...
– Сережа!
– тихо, но страстно позвала я.
– Сережа!
Некоторое время он приходил в себя, выплывая из черной пучины безвременья. Затем пробормотал:
– Мама, - и замолчал с широко раскрытыми глазами.
– Сережа, - прошептала я, наклоняясь к нему, - ты мертвый! Не повышай голос, нас могут услышать!
– А?
– спросил он растерянно, заводя мутные глаза к потолку.
– Уже в аду?
– Мысли у мужика явно путались.
–
– Нас подбили... то есть в машину стреляли, наверное, из автомата. Мы улетели в воду, поэтому до сих пор мокрые. Ты, кажется, контуженный, от удара. Лежи себе тихонько, а я пока попробую устроить нам побег. Главное - не привлекай внимания. Пусть думают, что ты труп. Понимаешь?
Сережа улыбнулся улыбкой несовершеннолетнего идиота и закрыл глаза.
Я обошла весь отсек, осмотрев его на предмет дыр, ржавых легкопробиваемых перегородок, валяющегося хлама, который можно было бы использовать в качестве ударно-раздробляющего оружия. И нашла: обрезок трубы, из тех, что днем ранее валялись по всей палубе, несколько старых дырок, которые можно было б использовать как смотровые, всякий мусор, непригодный ни на что, кроме костра, и все.
Только потом у меня хватило сообразительности обыскать саму себя и - что поделаешь!
– трупы.
Дебилоидные кретиноиды из ноль-ноль-семь забрали только собственный пистолет и мой остро заточенный нож. Но кастет! Кастет, любимое детище частного детектива Тани Ивановой, они не отобрали!
Так, но против пистолетов кастетом не помашешь. Из комнаты с железными стенами наружу не пробиться. Контуженого тащить на себе не светит. Ждать изнасилования я не собираюсь - хватит, баста!
Но что делать?
Припадая к одной из дырок в стене то ухом, то глазом, я составила примерный план местности: мы на корме, через стену от капитанской каюты, где, судя по негромкому разговору, находится основной штаб негодяев. Кажется, обещанных "полковых взводов" на баркасе не присутствовало; похоже, некоторая внушительная часть команды в необходимый момент совершила убийство тех, кто не состоял в группировке или не был ею нанят, и теперь подготавливала баркас к предстоящему заплыву Батырова в здешнем направлении. Вот только какая роль предоставлялась утлому суденышку в предстоящей резне, связанной с деньгами "Эко-банка", я до сих пор понять не могла.
На палубе послышался громкий разговор, затем в отдалении зарокотал приближающийся мотор лодки. Когда она подошла вплотную к баркасу, знакомый парень отдал приказ: "Опускай!" Последовал легкий и дробный деревянный стук. Затем тот или те, кого ждали, взошел на палубу и протопал подошвами прямо к нам. Я уселась в углу, прижимая руки к шее, глядя перед собой замутненными глазами пленного кролика, полными боли от человеческой жестокости. Кастет надела на левую руку, запрятав ее в густых распущенных волосах, будто бы поддерживая голову.
– Вот она, - доложил парень, распахивая дверь.
– Из-за нее машина теперь на дне валяется! А водила сдох; что он вез, мы так и не узнали.
– Не из-за нее, - жестко возразил входящий мужчина в бордовом пиджаке, - а из-за вас.
– Он подошел ближе, внимательно глянул. Затем жестом показал на лежанку.
Двое подручных, кстати, тех самых матросов, что были знакомы мне по арсеньевской команде баркаса, подхватили меня под руки и, невзирая на жалобное стенание, перенесли в указанном направлении.