Запретные удовольствия
Шрифт:
Первое, с чем она столкнулась, было такого рода унижение, но её сердце, с его неистощимой любовью и уважением к своему мужу, и её природная гордость легко нашли общий язык. Прощение сменило покорность, терпимость – унижение, научив её любить по-другому. Это действительно была любовь с чувством собственного достоинства. Она считала, что в этом мире нет ничего, чего она не могла бы простить, по крайней мере все, кроме унижения достоинства.
Когда притворство становится делом вкуса, великие дела свершаются легко. Вдова Минами совсем не была непоследовательной, считая атмосферу заведения «У Руди» просто дурным
Следовало ожидать, что, принимая во внимание такое воспитание, её обычно доброе сердце ни в малейшей степени не было склонно сочувствовать своему сыну. Вдова Минами также не переставала удивляться, какое отношение может иметь такое проявление дурного воспитания, заслуживающее лишь отвращения, к этой боли и к этим слезам, которые потрясли её до глубины души.
Покормив дочь, Ясуко уложила её спать и вернулась к свекрови.
– Я не хочу видеть Юити, во всяком случае сегодня вечером, – сказала ей свекровь. – Завтра мне придется с ним поговорить. Предоставь это мне. Почему бы тебе тоже не пойти спать? Не стоит больше раздумывать об этом, верно?
Она позвала Киё и поспешно приказала ей приготовить постель. Она вела себя так, будто за ней гнались. Она была уверена, что, как только ляжет в постель, сможет забыться тяжелым сном, которым засыпает пьяница не без помощи сакэ.
На протяжении лета семейство Минами для еды пользовалось комнатой, которая оказывалась самой прохладной. Следующий день изнемогал от зноя уже с утра, поэтому Юити, его жена и мать завтракали холодным соком, яичницей и поджаренным хлебом на веранде. Во время завтрака Юити всегда был погружен в газету. В это утро, как обычно, крошки с его тоста громко падали на газету.
Трапеза была закончена. Киё внесла чай, убрала со стола и удалилась. Вдова Минами протянула два письма Юити почти с грубой резкостью. Сердце Ясуко затрепетало, когда она смотрела на нее, и она отвернулась. Мать ткнула письмами в газету.
– Почему бы тебе не отложить это бесполезное чтение? Вот письма, которые пришли с почтой.
Юити небрежно бросил газету на стул рядом с собой и посмотрел на дрожащую руку матери, в которой она держала письма. Он увидел слабую напряженную улыбку на её лице, взглянул на адрес на конвертах, затем перевернул их и не обнаружил там имя отправителя. Он взял объемистое письмо и открыл его. Потом взял другое.
– Они оба одинаковые. То, что пришло мне, и то, что получила Ясуко, – сказала мать.
Когда Юити начал читать письмо, его рука тоже задрожала. Он побледнел и все время вытирал пот со лба носовым платком.
Он уже догадался, о чем идет речь. Сейчас его занимал вопрос, как найти выход из этого затруднительного положения.
Юити выдавил болезненную улыбку и, собравшись с силами, посмотрел прямо в лицо матери:
– Что за чепуха? Что за бессмысленное, вульгарное письмо! Кто-то завидует мне и пытается доставить неприятности.
– Нет. Я сама побывала в низкопробной дыре, указанной в этом письме, и видела твою фотографию собственными глазами.
Юити потерял дар речи, его сердце пришло в смятение. Он не мог не чувствовать, что, несмотря на ярость в тоне и удрученный вид, она была так далека от понимания трагедии своего сына, что её гнев вряд ли был
Ясуко начала тихонько плакать. Приученная к покорности, она обычно не любила, когда видели её слезы. Обычно она сдерживала слезы из страха навлечь неудовольствие мужа, теперь её слезы предназначались, чтобы избавить его от уготованной ему участи. Её тело было испытано любовью и хорошо служило делу любви.
– Мама, не заходите слишком далеко! – отрывисто прошептала она, а затем встала со своего места. Она вышла – почти выбежала – через комнату в коридор, ведущий в детскую.
Юити сидел неподвижно, не говоря ни слова. Как ни трудно ему было, он должен что-то сделать, чтобы выпутаться. Юити взял газетные листы, брошенные как попало на столе, и порвал их на полоски. Затем он смял обрывки в комок и положил его в рукав юката [139] . Юити ждал реакции матери. Она, однако, неподвижно сидела, положив локти на стол, поддерживая руками опущенную голову. В конце концов молчание прервал Юити:
139
Юката – хлопковое кимоно для мужчин и женщин. В зависимости от покроя может использоваться как праздничный наряд или халат для дома, ванной или бани.
– Ты не понимаешь, мама. Если ты хочешь верить всему, что есть в этом письме, хорошо, но…
Вдова Минами почти закричала:
– Что будет с Ясуко?!
– С Ясуко? Я люблю Ясуко.
– Но разве ты не ненавидишь всех женщин? Ведь ты можешь любить лишь плохо воспитанных мальчиков, богатых стариков и пожилых мужчин!
Сын был удивлен полному отсутствию деликатности у матери. В действительности её гнев был направлен на собственную плоть и кровь. Поэтому ей удалось сдержать слезы.
Юити подумал: «Разве это не моя мать подтолкнула меня на брак с Ясуко? Отвратительно, что она сваливает всю вину на меня». Сочувствие к матери, столь ослабленной своей болезнью, удержало его от такого резкого высказывания.
Он сказал отчетливо, резким тоном:
– Конечно, я люблю Ясуко. Разве это не доказательство тому, что я люблю женщин?
Мать, даже не прислушиваясь к его оправданиям, ответила почти с угрозой:
– Во всяком случае, я должна повидаться с Кавадой и…
– Пожалуйста, не совершай необдуманных поступков. Он решит, что ты пытаешься его шантажировать.
Слова сына возымели действие. Бедная женщина пробормотала что-то нечленораздельное и оставила Юити в одиночестве.
Юити сидел один за столом, где они завтракали. Сад был наполнен солнечным светом и песнями цикад. Если бы не скомканный газетный шарик, оттягивающий рукав, этот день был бы еще одним ясным, ничем не примечательным днем. Юити прикурил сигарету. Он закатал рукава сильно накрахмаленного юката и сложил голые руки. Юити чувствовал боль от каждого вздоха, словно ему на грудь давили тяжелые доски. Сердцебиение участилось. Однако он не мог сказать, была ли эта боль в груди предвкушением радости. В его беспокойстве ощущалось определенное веселье. Юити бережливо докурил остаток сигареты.