Запретные удовольствия
Шрифт:
– О, извини. Там попадаются милые мальчики?
– Изредка. Лучше всего идти прямо сейчас. Позднее там только иностранцы.
– Я там давно не был. Хотя сегодня не получится.
– На нас с тобой профессионалы не будут смотреть с подозрением. Они ревниво относятся к тем, кто помоложе и посмазливее нас, потому что такие мешают их бизнесу.
Скрип тормозов прервал их разговор. Грудь Юити вздымалась от любопытства. Уродство этих родственных ему душ, однако, ранило его чувство собственного достоинства. Их мерзость ударяла прямо в то место, где гноилась его давно взлелеянная мука от ощущения себя не таким, как все. «По сравнению с ними, – думал он, – лицо Хиноки – почтенное и, по крайней мере, его уродство вполне мужское».
Трамвай прибыл на пересадочный пункт идущего в центр
Перекресток оказался на удивление оживленным. Юити подождал следующего трамвая, держась как можно дальше от мужчины в куртке. В овощном магазинчике прямо перед ним в изобилии горами были сложены осенние фрукты под слишком ярким освещением. Здесь был виноград, пурпурный под темноватым налетом, его солнечное осеннее великолепие смешивалось с золотистой хурмой. Груши тоже лежали вместе с ранними недоспевшими оранжевыми апельсинами. Там были и яблоки. Горы фруктов, однако, были холодны, как трупы.
Мужчина в куртке бросил взгляд в сторону Юити. Их глаза встретились. Юити равнодушно отвел взгляд. Взгляд мужчины, невыносимо настойчивый, не дрогнул. «Неужели мне уготовано судьбой спать с этим человеком? По-видимому, у меня нет выбора». При этой мысли Юити бросило в дрожь. К этой дрожи примешивался какой-то нечистый гнилостный сладковатый привкус.
Подошел трамвай, и Юити быстро вошел в него. Возможно, во время своего прежнего разговора они не видели его лица. Нельзя, чтобы они сочли его за себе подобного. В глазах мужчины в серой куртке, однако, горело желание. Приподнявшись на цыпочки, он внимательно вглядывался, пытаясь отыскать лицо Юити. Совершенное лицо, бесстрашное лицо молодого волка, идеальное лицо…
Однако Юити стоял к нему спиной, облаченной в темно-синий плащ, и смотрел на плакат, нарисованный осенними красками: «Приезжайте на горячие источники Н. осенью!» Все рекламные объявления были одинаковы. «Онсэн, хотэру [26] , комнаты на день или на неделю, вы можете здесь отдохнуть, посетите наши романтические гостиницы, у нас самые лучшие условия, самые низкие цены…» На одном плакате был силуэт обнаженной женщины на стене и пепельница с дымящейся сигаретой. «Остановитесь в нашем отеле – и вы запомните эту осеннюю ночь на всю жизнь», – гласила надпись.
26
Хотэру – гостиница в европейском стиле.
Эта реклама наполнила Юити болью. Он приходил к неизбежному заключению, что обществом правит гетеросексуальность – этот бесконечно утомительный принцип правила большинства. Трамвай вскоре подошел к центру города и покатил под светом из окон учреждений, уже закрытых или собиравшихся закрыться. Прохожих было мало, вдоль улицы темнели деревья. Вагой остановился у парка. Юити вышел первым. К счастью, вместе с ним выходили многие. Тот человек оказался позади всех. Юити перешел улицу с другими и вошел в маленький угловой магазинчик напротив парка. Взяв журнал, словно собирался читать его, он внимательно осмотрел парк. Обеспокоенный мужчина стоял перед бэндзё – общественной уборной сразу за тротуаром. Он явно искал Юити. Мужчина вошел в туалет. Юити вышел из магазина и, пробираясь через поток движущегося транспорта, быстро перешел улицу. Туалет темнел под деревьями. Однако там ощущался намек на толпу, тихо передвигающуюся, бесшумно спешащую. Так бывает, к примеру, на общедоступном банкете, когда все двери и окна плотно закрыты, а слабые звуки музыки, звон тарелок, хлопки открываемых пробок едва различимы. На самом деле это была общественная уборная – бэндзё, окруженная облаком зловония. Насколько Юити мог заметить, никого не было видно.
Юити вошел в мутный, липкий свет туалета и увидел «офис», называемый так в среде посвященных. (В Токио таких важных мест было несколько.) Происходящая здесь молчаливая официальная процедура основывалась на подмигиваниях вместо документов, едва уловимых жестах вместо печатей, зашифрованных
Они все сразу увидели лицо Юити. Многочисленные глаза заблестели, уставились на него с завистью. Красивый молодой человек чувствовал, что от страха едва не разрывается на части. В движениях мужчин просматривался некий порядок, будто их останавливала сдерживающая сила, так что темп всех их движений казался тщательно отрегулированным. Они двигались словно клубок морских водорослей, медленно распутывающийся в воде.
Юити сбежал от двери туалета в укрытие кустов камелий в парке. По пути он видел то там, то тут огоньки сигарет на тропинках впереди. Влюбленные, которые прогуливались рука об руку по узким дорожкам в дальней части парка при свете дня или перед заходом солнца, и представить себе не могли, что через несколько часов эти дорожки будут использоваться совершенно для других целей. Теперь обнаруживалась другая сторона лица парка, не та, которой он был обращен в дневное время.
Так же как полуночный банкет людей мог бы стать финальным актом шекспировской пьесы с пиром для привидений, скамейка, где влюбленные из офисов небрежно посиживали, болтали и наслаждались природой, становилась по ночам тем, что можно было назвать «первоклассной сценой». Лестница из темного камня, которую ученики начальной школы на прогулке находили слишком крутой и по которой нужно было взбегать, чтобы не отстать от других, сменила своё название на «взлетно-посадочную полосу для мужчин». Длинная дорожка в дальней части парка стала называться «дорогой любви с первого взгляда». Все это ночные названия.
Полиция прекрасно знала обо всем, так как это был участок подведомственной территории. Но не существовало законов, с помощью которых его можно было бы уничтожить. В Лондоне и Париже парки служат такой же цели из практической необходимости, но разве это не знак некой иронической благотворительности, что такое общественное место, символизирующее принцип правила большинства, должно приносить пользу небольшому числу людей? Парк X. использовался как место встреч для людей такого сорта со времен последнего императора, когда часть его территории была военным плацем.
Юити, не зная всего этого, стоял у обочины «дороги любви с первого взгляда». Мужчины располагались в тени деревьев или прогуливались по тротуарам. Эта компания – выбирающая, жаждущая, преследующая, радостно ищущая, вздыхающая, мечтающая, бездельничающая, чувства которой подхлестывались наркотиком привычки, желания которой изменились до чего-то уродливого от неизлечимой эстетической болезни, – обменивалась пристальными печальными взглядами, когда её представители бродили под тусклым светом фонарей. В ночи множество открытых, жадных взглядов встречались и тонули друг в друге. У поворота дороги мужчины, рука об руку, плечом к плечу, глядя поверх плеча, когда ночной бриз тихо шелестел ветками, то появляясь, то исчезая, резко бросая оценивающие взгляды, пересекались в одном месте… Звуки насекомых и огоньки сигарет, мерцающие в темноте, усиливали тишину, столь обремененную чувством. Временами фары автомобилей, мелькающие снаружи или внутри парка, заставляли тени деревьев вздрагивать и на мгновение высвечивали фигуры до сих пор невидимых мужчин, стоящих там.
«Они – все мои товарищи по несчастью, – шагая, думал Юити. – Независимо от положения, рода занятий, возраста, красоты, они – братство, сплоченное одной эмоцией, так сказать, движимые своими половыми органами. Что за связь! Этим мужчинам не приходится спать друг с другом. С того дня, когда мы родились, мы спали друг с другом.В ненависти, в ревности, в скорби они сходятся вместе на краткий миг любви, просто чтобы немного отогреться.
Что это с походкой мужчины вон там? Его тело – само жеманство, его плечи сузились, его широкие бедра покачиваются, его шея изогнута под каким-то неестественным углом. Его походка напоминает перистальтику скольжения змеи. Ближе, чем родители или ребенок, ближе, чем жена, брат или сестра, они мои товарищи по несчастью… безнадежность – это своего рода спокойствие».