Запретные желания
Шрифт:
– Когда наступит этот день, Джереми будет за тысячи миль отсюда! – перебила Летти. – Мне только и останется, что терпеливо ждать, пока он вернется в Англию – если он вернется!
– Ну конечно же он вернется!
– Да, но ты можешь побиться об заклад, что он вернется один? – возразила Летти. – Я – нет! Я вовсе не хочу сказать, что он любит меня меньше, чем я его, но если он несколько лет не будет меня видеть, и к тому же вокруг него будет виться десяток девиц, а то и больше, будет просто чудом, если ему удастся избежать брака с другой!
Нелл не нашла что ответить. Ее воображение отказывалось представить мистера Эллендейла, вокруг которого вьется десяток (или хотя бы полдесятка) девиц, но эту мысль она благоразумно оставила при себе и после небольшой паузы рискнула спросить:
– Почему
– Прекрасно понимаю тебя, – сказала Летти с неожиданной теплотой. – Я сама не имею ни малейшего понятия почему! Если бы он был похож на… ну, хотя бы на твоего брата! Тогда это никого бы ничуть не удивило, и меня в том числе! Уверяю тебя, я сама удивлена не меньше других, и дело не в том, что я никогда не видела других мужчин! Когда я жила у тетушки, то была знакома со всеми, кто приходил в дом, ведь она вовсе не была чопорной и даже не пыталась держать нас с Селиной в классной комнате. Мы знали всех ухажеров Марии и Фанни, и некоторые из них были довольно лихими, честное слово! Только никто из них меня совсем не интересовал, пока я не встретила Джереми. Не знаю, как это получилось, для меня это загадка! – Она одарила ослепительной улыбкой молодого щеголя в прогулочной коляске, пытавшегося привлечь ее внимание. – Вот если бы я влюбилась в этого типа, у Кардросса были бы основания сердиться! – заметила она. – Вообще-то, Нелл, если посмотреть, как вокруг меня увиваются все эти отъявленные волокиты только потому, что я богатая наследница, то Кардросс должен быть мне благодарен за то, что мой интерес направлен на человека с принципами и характером! А если он думает, что Джереми любит меня из-за богатства, то он глубоко ошибается!
Кардросс вовсе не видел в мистере Эллендейле охотника за приданым, но когда несколько дней спустя тот явился с обещанным визитом, Кардросс принял воздыхателя своей сестры с прохладной вежливостью, которая почти не оставляла надежд на какие-либо уступки с его стороны.
Мистер Эллендейл не был нервным человеком, но явился на Гросвенор-сквер с величайшей неохотой. Он гордился своим здравомыслием и, не будучи о себе низкого мнения, тем не менее, предвидел все аргументы, которые мог выдвинуть против него Кардросс, и находил их вполне справедливыми. Его любовь к Летти граничила, по словам его матери, с ослеплением, но ей пришлось долго убеждать его, чтобы он отправился к Кардроссу официально просить ее руки. Их имущественное и общественное неравенство лежало на его душе тяжелым камнем, и он с самого начала был уверен, что его предложение будет отвергнуто, и что гораздо разумнее было бы держаться подальше от Летти и постараться выкинуть ее из головы. К сожалению, необходимость безропотно покориться судьбе вовсе не привлекала Летти. Едва он заикнулся о расставании, она сначала закатила истерику, которая совершенно выбила его из колеи; потом обвинила его в желании избавиться от нее, что заставило его весьма неразумным образом поклясться ей в вечной преданности. После этого никаких разговоров о расставании больше не было. Мистер Эллендейл, правда, заикался несколько раз о необходимости подождать, но такая перспектива тоже была ей не по душе; а поскольку в своей размеренной жизни он ничего не желал так страстно, как жениться на ней, он позволил себе заразиться ее оптимизмом и даже начал думать о том, что, возможно, Кардросс в конце концов не останется глух, если прямо и откровенно изложить ему свое предложение.
Эта слабая уверенность уменьшалась буквально с каждым шагом, пока он поднимался по ступеням дома Кардросса, и окончательно покинула его, когда он ждал графа в приемной. Мистер Эллендейл всегда отличался аккуратностью и хорошим вкусом, являя собой золотую середину между светским модником и деловым человеком, а этим утром он провел перед зеркалом гораздо больше времени, чем обычно, повязывая шейный платок. Но по мере того как часы на каминной полке, довольно агрессивно тикая, отсчитывали минуты, он все больше убеждался в том, что едва заметная полоска на его жилете придает ему вид праздношатающегося
Однако, когда граф наконец вошел в комнату, он вроде бы и не заметил жилета мистера Эллендейла, который к этому моменту казался владельцу уже кричаще-вульгарным. С другой стороны, его красивое равнодушное лицо не выразило и удовольствия при виде гостя, и приветствие было скорее просто вежливым, нежели сердечным. Пересилив внезапное чувство, что его визит будет воспринят как дерзость, мистер Эллендейл начал беседу с того, что заявил с сухостью, порожденной решимостью не раболепствовать перед опекуном своей сирены:
– Милорд, вы, вероятно, удивлены моим визитом?
– Нет, – ответил граф.
В этом спокойном односложном слове не было ничего обескураживающего, но мистера Эллендейла оно выбило из колеи. Его тщательно сочиненная объяснительная речь оказалась теперь ненужной, и он не мог сразу решить, что сказать взамен.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Эллендейл, – пригласил хозяин, подходя к креслу.
Мистер Эллендейл колебался. Честно говоря, он предпочел бы остаться стоять, но это было невозможно, поскольку сам граф развалился в кресле, скрестив ноги в элегантных башмаках и поднеся к глазам лорнет. Мистер Эллендейл сел в кресло и прокашлялся.
– Я буду краток, – сказал он. – Думаю, милорд, вы не можете не знать, что мне посчастливилось привлечь к себе внимание леди Летиции Мерион.
В глазах графа промелькнула искорка смеха.
– Насколько я понимаю, сила ваших взаимных чувств такова, что способна растопить самое жестокое сердце. Мое, как мне говорят, сделано из мрамора.
Мистер Эллендейл, покраснев, ответил:
– Я знаю, милорд, что моя привязанность к леди Летиции должна представляться вам предосудительной фантазией.
– О нет! – сказал Кардросс. – Я вовсе не столь ужасен, как вам кажется. Не отрицаю, я бы предпочел для нее партию получше, но если ваши чувства выдержат испытание временем, вы сможете убедиться в том, что я не питаю к вам вражды.
Эти весьма разумные слова мало утешили мистера Эллендейла, и он неловко заметил:
– Весьма признателен, сэр. Я мог бы напомнить вам, что наша привязанность возникла более года назад и лишь усилилась с течением времени, но я не стану этого делать.
– Оно и понятно, – пробормотал Кардросс.
– Я полностью понимаю все ваши возражения, – продолжал мистер Эллендейл, приступая к одному из тщательно отрепетированных пассажей своей речи. – Безусловно, можно считать, что леди Летиция слишком молода, чтобы позволить ей следовать велению ее сердца. Более того, никто лучше меня не осознает, что, если она так поступит, все сочтут, что она, грубо говоря, просто бросается собой.
– Да-да, давайте говорить грубо! – подхватил Кардросс. – Не стоит золотить пилюлю: моя сестра – глупая девчонка с романтическими вывихами; и вы, мой дорогой сэр, ушли от нее совсем недалеко. Даже не имея в виду ее состояния – можете не говорить мне, что пусть ее состояние катится к черту, ибо я не считаю вас охотником за приданым, – трудно найти менее подходящую невесту для человека вашего положения. У вас впереди карьера; я желаю вам всяческих успехов и в качестве доказательства могу только посоветовать не вешать себе на шею расточительную и взбалмошную дурочку в роли жены!
Мистер Эллендейл, крайне ошарашенный этой откровенной речью, не придумал ничего лучшего, чем сказать:
– Насколько я понимаю, сэр, вы не даете согласия на нашу помолвку?
– На данный момент, разумеется, нет! – ответил граф. – Похоже, вы разумный человек, так что не станете обвинять меня в жестокости. Я не сказал и не собираюсь говорить, что никогда не дам своего согласия; я даже не говорю, что вам следует подождать до совершеннолетия Летти. Но прошу вас, войдите в мое положение! Сможете ли вы считать, что я с честью выполнил свой долг, если позволю девчонке, которой еще нет восемнадцати, связать себя узами брака с молодым человеком в вашем положении?