Запретный огонь

Мактавиш Дон

— Я возьму оба, — сказал он. — И серьги с браслетом тоже.

Ларк сдержала вздох, но когда Грейшир попросил показать ему жемчуг и драгоценные камеи и решил взять и их, у нее перехватило дыхание. Граф потратил целое состояние.

Она тихонько прошла к дивану и села в ожидании. У нее сдавило сердце, и она не могла понять почему. Она никогда не была модницей и жадной до украшений. Она продала драгоценностей в десять раз больше, чем Грейшир только что купил, пытаясь расплатиться с долгами отца, и сделала это без сожаления. Нет, не драгоценности вызвали ревность. Ревность?! Да, именно так, признала она. Ларк не завидовала его покупкам. Ей не давало покоя то, как

граф представил ее своей матери, словно она обычная судомойка — даже если она своим видом тогда на нее походила, — недостойная вытереть ноги леди Энн Катбертсон. Он обидел ее сейчас, использовав в качестве манекена, давая понять, что она больше никогда не будет достойной леди. Очевидно, в его глазах она всегда будет носить клеймо Маршалси. Почему это имеет для нее такое значение, Ларк понять не могла, но ей становилось все труднее справляться с эмоциями.

Выбрав напоследок золотую брошь, Кинг отдал хозяину магазина листок бумаги с инициалами, которые надо на ней выгравировать, забрал покупки и отправился с Ларк навстречу графине и Агнес. После роскошного обеда в «Королевском гербе» компания поехала в Грейшир-Мэнор.

В карете все уселись по-прежнему, к неудовольствию Ларк — из-за собственной скандальной реакции на близость Кинга. Кинг. Она не порадует графа, назвав так, но почему не может перестать произносить это имя мысленно? Горячая кровь застучала в висках. Слава Богу, что в Корнуолле темнеет рано. Сумерки скрыли ее пунцовые щеки от любопытных взглядов. Всю дорогу Грейшир почти не сводил с нее глаз. Отважившись искоса взглянуть на него, Ларк всякий раз видела довольное лицо. Казалось, больше никто ничего не замечал. Леди Изобел вскоре задремала, Агнес, которая с трудом сдерживала восторг от щедрости графини, наконец успокоилась.

Когда трость выскользнула из руки графини, Кинг, не разбудив матери, быстро поймал ее и вручил Ларк. Она заметно вздрогнула, когда трость коснулась ее, поскольку все ее внимание было поглощено пролетавшим за окном пейзажем, залитым лунным светом.

— Наводящая ужас трость, — сказал Кинг, наклонившись к Ларк. — Теперь, когда она у вас в руках, вы можете расслабиться.

— Я совершенно спокойна, милорд, — возразила Ларк.

— Позволю себе не согласиться, — ответил он. — Вы натянуты как скрипичная струна. Я вас чем-то обидел? Кстати, мы кое-что забыли…

— Нам нечего помнить, — запротестовала она. — Вам что-то пригрезилось, милорд.

— Ларк…

Она открыла было рот, чтобы запротестовать против фамильярного обращения, но звук, слетевший с его губ с такими соблазнительными обертонами, окатил ее Гипнотическими волнами, на мгновение парализовав. Граф впервые обратился непосредственно к ней, и как он произнес ее имя! В этом звуке была нежность, ласка… нет, соблазн.

— Мы согласились обходиться без формальностей в присутствии матушки, — напомнил Грейшир, кивнув ни спящую графиню. — При этом не упоминалось, что она должна бодрствовать.

— Вы… вы невыносимы! — вскипела Ларк.

— Мне это не раз говорили, — ответил граф. — Вы сердитесь на меня. Я должен знать, почему потерял вашу благосклонность.

— Не понимаю, о чем вы говорите!

Он наклонился ближе. Опьяняющий мужской запах защекотал ей ноздри: кожа, табак — это ее озадачило, поскольку она ни разу не видела, что он курит трубку, — выпитое за обедом вино смешивались с присущим ему одному дразнящим ароматом. В тесном пространстве кареты запах стал головокружительным. Помимо воли Ларк глубоко вдохнула дурманящий аромат.

— Сердитесь, — повторил он, — и я не могу ничего исправить, поскольку

не знаю, в чем допустил промах.

— Исправлять нечего, милорд.

Она хотела сказать: «Я покорилась вашей воле и позволила вам ехать кратчайшей дорогой, зная, в каком непрезентабельном виде предстану перед вашей матерью, и вместо того, чтобы встать на защиту, вы оскорбили меня самым жестоким и бесчувственным способом. Забыть не могу эту вашу фразу «Нет-нет, это не леди Энн Катбертсон»! За обедом вы смутили меня резкой, непростительной беседой. А сегодня вы использовали меня как служанку. Вы заставили меня помочь вам выбирать драгоценности для другой, зная, что когда-то у меня были подобные украшения, но я их лишилась, и не по своей вине».

— Я очень утомилась, — вместо этого пробурчала Ларк. — Вы ошибочно приняли усталость за гнев, милорд. Все произошло так быстро. Я совершенно ошеломлена.

— Вы не произнесете это… хотя бы раз? — уговаривал он.

— Что, милорд?

— Мое имя.

— Нет! — выпалила Ларк, крепко схватив трость и сопротивляясь желанию грохнуть ею об пол. До чего она докатилась!

— В один прекрасный день скажете, — пробормотал Грейшир.

Его слова ожгли ее словно горячая дымящаяся лава. К счастью, он больше ничего не сказал.

Глава 11

Почти две недели после поездки в Плимут Кинг был сдержанным и не допускал фамильярности. Воспользовавшись тем, что леди Изобел знакомила Ларк с ее обязанностями, он собрал команду и готовил «Корморант» к делу. Как хорошо снова встать у штурвала!..

Он так и не сказал матери, что получил лицензию на каперство и должен выйти в море на быстром паруснике, соответствовавшем своему названию [4] . Чем меньше народу об этом знает, тем больше его шансы на успех. А графиня сдержанностью не отличается.

4

Cormorant — жадина (англ.).

Насколько матери известно о его деле, Кинг не знал, но не сомневался, что она знает больше, чем полагает Фрит. Она, разумеется, не одобрила бы, что сын пошел по стопам отца и унаследовал печально известную роль капера, капитана контрабандистов, хотя сейчас совершенно законную… насколько каперство может быть законным.

Встретившись с «Хайндом», Кинг вышел на «Корморанте» в пролив и за две недели захватил два французских торговых судна. Для корабля это не прошло даром, и он вынужден был вернуться на ремонт в плимутский док.

Кинг тайно надеялся, что Ларк во время его отсутствия будет скучать по нему. Двухнедельная разлука сделала для него кристально-ясным то, что он понял еще в Плимуте: он хотел Ларк, как никакую другую женщину в жизни. Хоть он и пытался изгнать из памяти ее прелестный образ, но не смог. Он не мог забыть нежность ее щеки под его огрубевшими пальцами, стиравшими брызги грязи, жгучее прикосновение ее руки к его запястью, не говоря уже о том миге, когда накренившаяся карета бросила Ларк в его объятия. Не мог забыть недавнее прикосновение ее теплого бедра в тесном ландо, и жар, пронзивший пах, когда она по ошибке схватилась за его ногу. Не раз, в самое неподходящее время — на рассвете, в гуще сражения, — ноздри Кинга щекотал запах роз, хотя вокруг пахло морем, смолой и мокрым деревом. Теперь, когда он вернулся в Грейшир-Мэнор, от предвкушения новой встречи с ней сердце стучало в его груди как у школьника.