Запретный плод (Найди меня, Путь к счастью)
Шрифт:
Мисс Кендал ничуть не сконфужена. Правду говорят, она умеет держать удар.
– У каждой хорошей актрисы есть своя тайна, – спокойно отвечает она.
– Но вас давным-давно перестали называть «хорошей». Вы уже много лет как «великая» – если не ошибаюсь, с тех пор, как вы завоевали не только экран, но и сцену.
Она улыбается своим воспоминаниям.
– Господи, как сейчас помню этот гигантский жуткий зал театра «Ахмансон-центр». 1973 год. Я полмесяца подряд играю Гедду Габлер. В первый вечер меня просто силком вытолкнули на подмостки...
–
– Это было очень мило с их стороны, – тихо произносит мисс Кендал.
– Потому что вы были очень хороши в этой роли; Вашу трактовку называли сенсационной и – цитирую – «неслыханно новой».
– Мне всегда хотелось сыграть Гедду. Мне кажется, я ее понимаю.
– Всегда – то есть сколько времени?
– Я мечтала стать актрисой прежде, чем узнала значение этого слова.
– А как же это произошло? – спросил я, зная, что отчаянно рискую, ибо всем известно, что Мэгги Кендал ревностно оберегает свою частную жизнь и точно разграничивает свои общественные функции и личную жизнь.
– Теперь это уже не имеет никакого значения, – отвечает она с ледяным величием, ясно давая понять, что я вторгся в запретные пределы. Я предпринимаю обходной маневр:
– Вы всегда хотели быть именно такой актрисой, какой стали? И играть именно такие роли? Тех самых женщин?
– Да, с тех пор как увидела Бетт Дэвис в «Лисичках». Она навсегда осталась моим кумиром.
– Жаль, что она уже не может вернуть вам комплимент. Она говорила, что вы слишком красивы для великой актрисы, что по-настоящему великая актриса может выглядеть красивой тогда, когда это необходимо по роли – независимо от того, хороша ли она в действительности или нет.
Она улыбается.
– Бетт никогда не боялась высказать то, что у нее на уме. К счастью, она была очень умной женщиной.
– Не потому ли вы никогда не играли вместе?
– Нам никто этого не предлагал.
– Возможно, из-за вашей несовместимости.
Я чувствую, что попал в точку. Глаза у мисс Кендал загораются.
– Да, при соприкосновении искры могли бы посыпаться снопом.
– В начале карьеры ей очень помогла мать. Вы делали свою карьеру сами. Это был большой минус?
– Я была очень самостоятельной с ранней юности. Кроме того, мои родители никогда не одобрили бы моего решения стать актрисой. При них я бы и заикнуться не посмела о театре. К счастью, мне встретились две женщины, которые одобрили мой выбор и помогли мне. Одна из них помогла мне сделать первые шаги на пути осуществления моих планов. Другая предупредила о подстерегающих на этом пути опасностях.
– И вы последовали их советам? Они помогли вам одолеть огонь и воду?..
– Да. Поначалу я была очень наивной. Все мне казались ангелами...
Она вновь улыбается.
– Пришлось набить немало шишек, прежде чем стала немножко разбираться в людях. Я переиграла с дюжину мелких ролей, прежде чем мне
– Вы ведь не учились в актерской школе?
– Я не могла себе этого позволить.
– Разве вы не слышали о стипендиях для одаренных студентов?
– Как ни странно – нет. Когда я приехала в Лондон, я вообще ничего и никого не знала. Верьте – не верьте, я была такой невинной простушкой...
– Вы из Йоркшира?
– Да.
– Вы никогда не рассказываете о своей юности.
– Не о чем говорить. Юность – белая страница, на которой жизнь со временем пишет свои строки. Я ничем интересным не занималась, ничего интересного собой не представляла, покуда не стала актрисой. Только тогда и началась настоящая жизнь...
– Начало – трудная штука?
Тонкая рука наносит тушь на ресницы.
– Порой, – говорит она, – мне казалось, что я никогда ничего не достигну. Я начала карьеру с самого низа, мне пришлось карабкаться очень долго и упорно, прежде чем я смогла подняться так высоко.
– Следовательно, вы, как мисс Эванс, – самородок, актриса от бога?
– Может быть, и так.
– Это уже сказано было до меня. Мне хотелось бы услышать от вас о том, как вы адаптировались после кино на сцене? Кино ведь, как известно, делается с помощью монтажа – режиссер может склеить что угодно. А спектакль творится на глазах публики. Камера может обмануть. Но театральная публика – живой свидетель, она не даст себя провести. Это требует от актеров особого мастерства. О вас в этом смысле отзываются очень высоко. Если вы специально не учились, откуда взялось это мастерство?
– Я училась, наблюдая за другими актрисами. Ища свой путь в профессию, я работала билетершей в кинотеатре. Бесконечные киносеансы стали для меня настоящей школой актерского искусства. Глядя подряд самые великие и очень плохие фильмы, картины замечательных мастеров – от Антониони до Циннемана, я поняла очень многое. То же самое с театром. Я ходила смотреть Пегги Эшкрофт, Ванессу Редгрейв, Джона Гилгуда, Алека Гиннеса – опять и опять, в одних и тех же ролях и других. Многие из них я просто выучила наизусть. Так что, когда я сама стала играть в этих пьесах, у меня не было проблем с текстом.
– Правду ли говорят, что вы всегда слушаете только одного режиссера – ваш внутренний голос?
– Роль режиссера в театре чрезвычайно важна. Люди платят деньги не за то, чтобы смотреть постановку такого-то или другого режиссера. Они идут смотреть на любимую звезду. Только актер способен привлечь публику. То же самое в кино. Мало кто ходит туда «на режиссера» – если это не кто-нибудь из самых знаменитых, вроде Хичкока, Уайлдера или Лина. Но кто-то должен управлять процессом. Это закон. Вся хитрость в том, чтобы не выпячивать этот факт, чтобы не нарушить хрупкую целостность вещи.