Запретный плод
Шрифт:
– Ступай впереди меня, аниматор. Готовься к встрече со своим хозяином.
– Разве Николаос не твой хозяин, Тереза?
Она смотрела на меня с пустым лицом, будто не смеялась только что. Глаза ее были темны и холодны. В глазах крыс и то было больше личного.
– Еще не кончится эта ночь, аниматор, как Николаос будет хозяином каждой из нас.
Я покачала головой:
– Не думаю.
– Сила Жан-Клода сделала тебя дурой.
– Нет, – сказала я, – не в этом дело.
– В чем же, смертная?
– Я скорее умру, чем
Тереза не моргнула, только кивнула очень медленно.
– Это твое желание может исполниться.
У меня зашевелились волосы на затылке. Да, я могла встретить ее взгляд, но зло все равно ощутимо. Чувство, от которого шевелятся волосы и перелавливает горло, от которого стягивает в животе. И от людей тоже такое чувство бывает. Чтобы быть силой зла, не обязательно быть нежитью. Хотя это очень способствует.
Я пошла впереди Терезы. Стук ее каблуков резко отдавался в гулком коридоре. Может быть, это на самом деле был только страх, но я ощущала ее взгляд – как скользящий вдоль спины кубик льда.
11
Зал был большой, как склад, только стены из сплошного массивного камня. Я все ждала, что выплывет из-за угла Бела Лугоши в своей пелерине. Та, что сидела под стеной, была, вряд ли хуже.
Наверное, ей было двенадцать или тринадцать лет в момент смерти. Под длинным просторным платьем виднелись маленькие, наполовину только сформировавшиеся груди. Платье было бледно-голубое, и цвет его смотрелся теплым на фоне полной белизны ее кожи. Она была бледной при жизни, а как вампир стала вообще призрачной. Волосы были сияющие и белокурые, как бывает у детей, пока их волосы не потемнеют до каштановых. Эти волосы не потемнеют никогда.
Николаос сидела в резном деревянном кресле. Ноги ее еле доставали до пола.
Мужчина-вампир подошел и склонился к креслу. У его кожи был странный оттенок коричневатой слоновой кости. Он зашептал что-то Николаос на ухо.
Она рассмеялась, и это было как колокольчики. Красивый, рассчитанный звук. Тереза подошла к девочке в кресле и встала за ней, разбирая руками белокурые волосы.
Справа к ее креслу подошел мужчина – человек. Он встал спиной к стене, прямо, с ничего не выражающим лицом и напряженным позвоночником. Был он почти совсем лыс, лицо узкое, глаза темные. Мужчины без волос выглядят, как правило, не очень. А этот – вполне. Он был красив, при этом у него был вид человека, которому это все равно. Мне хотелось назвать его солдатом – не знаю, почему.
Еще один подошел к Терезе. Волосы песочного цвета, коротко стриженные. Странное у него было лицо: не симпатичное, но и не отталкивающее, лицо, которое запоминается. Такое, которое может показаться прекрасным, если долго вглядываться. Глаза были светло-зеленые.
Он не был вампиром, но и человеком его назвать, возможно, было бы слишком поспешно.
Последним подошел Жан-Клод и встал у кресла. Он ни к кому не притронулся, и даже стоя рядом со
– Отлично, – сказала я. – Теперь бы еще мелодию из фильма “Дракула, князь тьмы” – и декорация готова.
Голос ее был такой же, как смех – высокий и безобидный. Тщательно продуманная невинность.
– Тебе это кажется остроумным?
Я пожала плечами:
– Каким есть.
Она улыбнулась. Клыков не показала. У нее был такой человеческий вид, в глазах светился юмор, лицо приятно округлое. Смотрите, какая я безобидная, просто симпатичный ребенок. Именно так.
Черный вампир снова что-то ей шепнул. Она рассмеялась смехом таким искристым и чистым, хоть в бутылки разливай.
– Ты этот смех отработала или он у тебя от природы? Нет, спорить могу, это потребовало практики.
Жан-Клод состроил гримасу. Не знаю, то ли он пытался не рассмеяться, то ли не нахмуриться. Может быть, и то, и другое. На некоторых я так действую.
Смех сполз с ее лица – тоже очень по-человечески, и только глаза искрились. И ничего забавного во взгляде этих глаз не было. Так глядит кошка на птичку.
Голос ее чуть взлетал в конце каждого слова – это придавало ему некоторую искусственность, как у Ширли Темпл.
– Ты либо очень смела, либо очень глупа.
– Тебе бы следовало к такому голосу добавить ямочки на щеках. Хотя бы одну.
– Я бы предположил, что глупа, – негромко сказал Жан-Клод.
Я посмотрела на него и снова на шайку гулей.
– Я знаете какая? Усталая, избитая, голодная, злая и перепуганная. И очень хотела бы покончить с этим спектаклем и перейти к делу.
– Начинаю понимать, почему Обри вышел из себя. – На этот раз ее голос прозвучал сухо и без тени юмора. Звенящим голоском произносимые слова капали, как с ледяной сосульки. – Ты знаешь, сколько мне лет?
Я посмотрела на нее и покачала головой.
– Кажется, ты говорил, что она искусна, Жан-Клод.
Она произнесла его имя так, будто на него сердилась.
– Она искусна.
– Скажи мне, сколько мне лет. – Голос был холоден, как у сердитого взрослого.
– Не могу сказать. Не знаю, почему, но не могу.
– Сколько лет Терезе?
Я посмотрела на темноволосую вампиршу, вспомнила силу ее давления на мой разум. Она надо мной смеялась.
– Сто или сто пятьдесят, не больше.
Она спросила, и лицо ее было непроницаемо, как мрамор:
– Как, не больше?
– Такое у меня ощущение.
– Ощущение?
– В голове у меня. Ощущение... определенной степени силы. – Терпеть не могу это объяснять. Всегда получается какая-то мистика. А тут никакой мистики. Я знала вампиров, как некоторые люди знают лошадей или автомобили. Природный дар. Практика. Но вряд ли Николаос понравится сравнение с лошадью или машиной, так что я не стала об этом распространяться. Видите, я вовсе и не дура.
– Посмотри на меня, человек. Посмотри мне в глаза.