Запретный плод
Шрифт:
Кивнула мне в ответ не она, а Филипп.
– Я на них часто бываю. – Он не глядел на меня, когда это говорил. – Там ты можешь иметь от вампиров все, что хочешь. Потом они делают с тобой все, что хотят.
Он метнул на меня взгляд и снова опустил глаза. Наверное, ему не понравилось то, что он увидел.
Я старалась сохранить бесстрастное лицо, но мне это не очень удалось. Вечеринка придурков – ну и ну! Но с этого можно начать.
– На этой вечеринке было что-нибудь особенное? – спросила я.
Она мигнула, недоумевая,
– Случилось ли на этой вечеринке что-нибудь экстраординарное, чего обычно не бывает?
Когда сомневаешься – разнообразь свой словарь.
Она уставилась себе в колени и помотала головой. Длинные темные волосы упали на лицо тонкой завесой.
– У Мориса были враги, о которых вы знали?
Ребекка помотала головой, даже не поднимая глаз. Я увидела, как метнулись ее глаза за занавесом волос, как у испуганного кролика, выглядывающего из куста. Знает она еще что-нибудь или я ее исчерпала? Если я буду напирать, она сломается, рассыплется, и из нее выпадет ключ – но может и не выпасть. На ее сплетенных, на коленях руках побелели суставы пальцев. И слегка дрожали. Насколько сильно я хочу знать? Наверное, не настолько. Ладно, пусть будет так. Анита Блейк, гуманистка.
Филипп укладывал Ребекку в кровать, пока я ждала в гостиной. Я почти ждала услышать смешок или какой-то другой звук, свидетельствующий, что он пустил в ход свое обаяние. Ничего, кроме бормотания голосов и прохладного шороха простыней. Когда он вышел из спальни, лицо у него было серьезное и мрачное. Он снова надел очки и щелкнул выключателем. В комнате воцарилась густая жаркая тьма. Я услышала, как в этой темноте он движется. Шорох джинсов, скрип подошв. Я нащупала дверную ручку и распахнула дверь.
В комнату влился бледный свет. Филипп стоял, глядя на меня сквозь темные очки. Он стоял свободно, небрежно, но каким-то образом я чувствовала его враждебность. Мы больше не изображали друзей. Не знаю, сердился он на меня за что-то, на себя, на судьбу. Когда твоя жизнь становится такой, как у Ребекки, надо же найти виноватого.
– Это мог оказаться я, – сказал он.
– Но не оказался.
Он развел руки в стороны, сгибая.
– Но мог.
Я не знала, что на это сказать. И что тут скажешь? Что милостью Божьей ты спасен? Вряд ли Бог имеет какое-то отношение к миру Филиппа.
Филипп проверил, что дверь за нами захлопнулась, потом сказал:
– Я знаю еще как минимум двух из убитых вампиров, которые на вечеринках бывали регулярно.
Я напряглась, ощущая поднимающееся волнение:
– Ты думаешь, что и остальные... жертвы могут быть любителями придурков?
Он пожал плечами:
– Могу это узнать.
Для меня его лицо все еще оставайтесь закрытым, непроницаемым. Кто-то отрубил его выключатель. Может быть, это были оголодавшие маленькие ручки Ребекки Майлз. Не знаю. Я только знаю, что мне это было не очень в масть.
Могла ли я доверить ему выяснить?
21
У себя в машине я включила кондиционер на всю катушку. Пот охлаждал лицо, густея на коже. Потом я его отключила, пока голова не заболела от резкой смены температур.
Филипп сидел от меня так далеко, как только мог. Лицо его тоже было повернуто к окну, насколько допускал привязной ремень. Глаза за солнечными очками смотрели в сторону и вдаль. Он не хотел говорить о том, что сейчас было. Откуда я это знаю? Анита – чтец мыслей? Нет, просто Анита – не совсем дура.
Он ссутулился; если бы я не знала причину, можно было бы решить, что от боли. Если подумать, в сущности, так оно и было.
Я налетела хулиганом на очень хрупкое человеческое существо. Это не вызывало у меня приятных ощущений, хотя так куда лучше, чем избить ее до потери сознания. Физически я ей больно не сделала. Но почему мне не было от этого лучше? А теперь мне предстояло допросить Филиппа, потому что он дал мне нить. И упустить ее я не могла.
– Филипп? – позвала я.
Плечи его напряглись, но он продолжал смотреть в окно.
– Филипп, мне надо узнать про вечеринки придурков.
– Подбрось меня в клуб.
– “Запретный плод?” – спросила я. Сообразительная ты моя, Анита.
Он кивнул, по-прежнему не оборачиваясь.
– Тебе не надо забрать свою машину?
– Я не вожу, – ответил он. – Меня Моника подбросила к твоей конторе.
– Она знала? – спросила я, мгновенно возгоревшись горячей злостью.
Здесь он обернулся, посмотрел на меня с непроницаемым лицом и скрытыми за черными стеклами глазами.
– Чего ты на нее так злишься? Она просто привела тебя в клуб, и все.
Я пожала плечами.
– Почему? – Его голос был усталым, человеческим, нормальным.
Тому донжуану, что пытался флиртовать, я бы не ответила, но это была уже не маска, а человек.
– Она человек, и она предала людей нелюдям.
– И это худшее преступление, чем-то, что Жан-Клод заставил тебя бороться на нашей стороне?
– Жан-Клод – вампир. От вампиров предательства ожидаешь.
– Ты ожидаешь. А я нет.
– Ребекка Майлз очень похожа на человека, которого предали.
Он вздрогнул.
Ну, ты и молодец, Анита! Давай, топчи чувства всякого, кто тебе сегодня попадается!
Да, но это было правдой.
Он снова отвернулся к окну, и мне пришлось заполнить болезненное молчание.
– Вампиры не люди. Их преданность, прежде всего и больше всего принадлежит их роду. Я это понимаю. Моника предала свой род. Еще она предала друга. Это простить нельзя.
Он вывернул голову и посмотрел на меня.