Запрудское
Шрифт:
Помолчали.
– Я чего зашёл-то, – опять заговорил Федор. – Мне бы лошадь да телегу.
– На что тебе?
– Нужник завтра собрался почистить. Вывезти бы на телеге.
– Неужто целую телегу набрали?
– Целую, не целую, а вёдрами не перетаскать, – уверенно сказал Фёдор.
Калтон стал вспоминать, нужна ли ему назавтра лошадь или нет. Могла понадобиться. А может, и нет. Он и сам толком ещё не знал.
– Ладно, – решил Калтон. – Завтра с утра вывезем.
– Вот спасибо, – обрадовался Фёдор.
И чтобы Калтон не успел передумать, он быстро встал и ушёл, оставив его наедине с работой.
Вечером Калтон сидел с семьёй и ужинал. Полина наварила
Тихий вечер, казалось, длился целую вечность. Все дневные звуки затихали, и деревня тонула в трелях проснувшихся сверчков. На не тёмном ещё небе робко появились первые звёзды. Прекрасная пора. Природа ещё не спит, но уже и не бодрствует. Грань между вымыслом и явью, между реальностью и небылицей в этот момент настолько тонка, что местами прорывается, открывая волшебству дорогу в наш мир. Именно в такие моменты случаются чудеса.
Калтон смотрел на дорогу. Уставший, сытый и довольный, он всё же не торопился ложиться. В такие вечера хочется посидеть подольше. Из сарая слышалось тихое пение – там Полина укладывала младших детей. С отцом сидел лишь Иван.
– Смотри-ка, Анылка, – сказал Иван, показывая куда-то в сумрак.
Калтон посмотрел туда, где еле виднелась какая-то маленькая согнувшаяся тень.
– Анылка, – узнал он. – Всё гуляет.
По улице во тьме, словно призрак, медленно шла старуха Анылка. Она была старой настолько, что волосы, падавшие с её головы, рассыпались в прах, не успев долететь до земли. Сморщенное, изжёванное годами лицо, тоненькие, кривые, как ветки вишен, ручки, провалившиеся куда-то вглубь черепа глаза – всё в её облике говорило о том, что смерть излишне церемониться с ней. Само время было заперто внутри этого тщедушного тельца и всё падало, падало куда-то в кромешную тьму её старости. Даже птицы облетали старуху за версту, пугаясь её бездонного возраста. Жила Анылка в полуразвалившемся доме у пруда. Жила абсолютно одна. Говорят, что воздух в её доме был настолько пропитан старостью, что там даже мухи не водились. Дом, в котором жила Анылка, был точным отображением её внутреннего состояния: слишком старый, чтобы стоять, и слишком крепкий, чтобы рухнуть. Впрочем, сказать, что она жила в доме, было бы не совсем правильно. Анылка ходила. Всё время, с утра и до утра, она была где-то, но не в своём доме. Согнувшись в три погибели и медленно переставляя крошечные, высушенные старостью ножки, Анылка истаптывала деревенские дороги, казалось, не зная усталости. Куда она шла, к кому и зачем, было совершенно не понятно. Она ходила, ходила, ходила всё по тем же улицам, мимо тех же домов, которых она толком даже не видела из-за того, что была безжалостно согнута к земле давящими на неё годами. Ни дождь, ни снег, ни лютая жара – ничто, казалось, не волнует её. Только одно было важно: дорога должна всегда продолжаться и её ноги должны по ней идти. У Анылки не было ни огорода, ни хозяйства, ни родных. Питалась она лишь тем, что ей давали соседи. Деревенские бабы всегда звали старуху к своему столу. Это считалось чем-то вроде хорошей приметы. Несмотря на свои годы, старуха была прекрасным собеседником и мудрым советчиком. Её память не притупилась от прожитых
Калтон встал и подошёл поближе к забору, чтобы не шуметь и не будить детей.
– Анылка, – позвал он. – Заходи в гости. Посиди со мной, поужинай.
Тень у дороги стала приближаться. Старуха, не говоря ни слова, открыла калитку, прошла мимо Калтона к столу и села с краю, как будто только за этим сюда и шла. Калтон молча сел рядом.
– Иван, принеси-ка ещё молока, – велел он сыну.
Анылка тем временем взяла лежавшую на столе краюшку хлеба и стала медленно, по-стариковски жевать её.
– Давай я тебе щей-то налью, – предложил Калтон.– Чего в сухомятку-то жевать?
Старуха отрицательно качнула головой.
– Сегодняшние, – сказал Калтон. – Полька с крапивой наварила.
– Я у Шеиных ужинала.
Голос у Анылки был смешной, тоненький. Когда она говорила, казалось, что во рту у неё жужжит залетевший туда комарик.
Иван принёс молока и пошёл в сарай спать. Ему было страшно смотреть в сжёванное временем лицо Анылки, как если бы он смотрел в бездонную пропасть, в которую ему предстояло прыгнуть в будущем.
Калтон остался посидеть со старухой, поговорить.
– Скоро, видать, закончишь, – сказала Анылка, кивая на строящийся дом.
– Как Бог даст, – ответил Калтон.
– Скоро, скоро, – будто убеждая его, повторила старуха.
Помолчали. Воздух был тёплый, пахнущий травой и ещё чем-то непонятно-сладким. Калтон вдохнул полной грудью и, сам того не ожидая, улыбнулся. Запах, что был разлит повсюду, шёл не от травы, не от земли и цветов, но откуда-то из глубин времени, из самого детства. Калтон поднял голову к небу. Оно, казалось, совсем близко – на вытянутую руку от макушки. Так бы и достал до ближайшей звезды!
– Как живёшь-то? – спросил он, переводя взгляд на Анылку.
– Живу, Бог милует.
– Может, помочь чего?
– Чего мне помочь?
– Ну, дело, может, какое…
– У меня теперь одно дело – пожить да помереть. Это у тебя вон дела.
Старуха говорила без злости, без жалости, вообще без эмоций. Казалось, что речь её льётся подобно тому, как Анылка ходит: естественно, без всякой на то причины, ни для чего.
– Хрупалка тут приходила… – начал Калтон и, не зная, что ещё добавить, замолчал.
– Ты её слухай. Она баба мудрёная.
– Ведьма же, ясно люди говорят, – угрюмо сказал Калтон.
– С простинкой-то люди, вот и говорят. А она баба умная. Слухай её.
Калтон пожал плечами. Умная ли Хрупалка или люди глупые – это его не касалось. Главное, чтобы его семья не болела.
– Слыхала, говорят, детей теперь будут в банках выращивать, – повторил Калтон услышанную днём новость.
– А по мне пусть хоть из яиц высиживают, лишь бы здоровыми были да работали, – невозмутимо сказала Анылка, запивая хлеб молоком.
– А бабы-то куда?
Но старуха, ничего не ответив, встала из-за стола.
– Пойду, – просто сказала она. – Спасибо за хлеб.
– Погоди, – попытался остановить её Калтон. – Посиди ещё.
Но та лишь махнула рукой.
– Поздно. Пойду.
И она ушла. Калтон постоял немного у калитки, посмотрел вслед удалявшейся скрюченной тени, а затем пошёл спать. Всю ночь ему опять снилось, что дом уже построен.
ДОБРО ВЫКИДЫВАЮТ