Заратустра: Танцующий Бог

Раджниш Бхагаван Шри

«Мы открыли счастье», — говорят последние люди, и моргают».

...Так говорил Заратустра.

Эти слова Заратустры всегда глубоко поражают меня по той простой причине, что кажутся мне моими собственными; как будто говорю я, а не Заратустра — поскольку все, что он говорит — это также и мой опыт.

Я говорил почти три десятка лет. Я начинал с великой надежды на все человечество. Мало-помалу человечество уничтожило ее. Теперь я надеюсь только на небольшую часть человечества: я называю их «мои люди».

Говорить

с миллионами людей оказалось таким болезненным переживанием, настолько неожиданным и шокирующим — ведь люди имеют уши, но они не слышат. Самое большее, они слушают. Они слушают поневоле, потому что у них есть уши. Но для того, чтобы услышать, нужно нечто большее — безмолвный ум за ушами, восприимчивый ум, неинтерпретирующий, нерассуждающий.

Тогда слушание становится слышанием. Не имеет значения, должны ли вы согласиться с тем, что слышите, или не согласиться. Когда ветер дует среди сосен, соглашаетесь вы или не соглашаетесь? — вы просто слышите. Когда вода стекает с гор, танцуя и распевая, вам слышен шум воды - согласны вы с ним или нет?

То же самое и с внутренним опытом; от вас не ожидается согласие или несогласие. Если вы просто слушаете с молчаливым умом, истинное немедленно распознается; и немедленно распознается неистинное. Это распознавание не имеет ничего общего с умом; это понимание исходит из самого вашего существа.

Вы знаете истину; вы забыли ее.

Когда вы слышите, внезапно приходит воспоминание; просыпается то, что спало. Внезапно возникает связь.

Дело не в согласии, дело в открывании внутри себя той же истины, что вы услышали. А если внутри вас ничто не шевельнулось, ничто не пробудилось — это значит, что в том, что вы услышали, не содержится ничего — в этом нет жизни, это неистинно.

Это даст вам представление о том, что есть два вида испытания истины: один — только логический, когда ум соглашается с доказательствами. Это обязательно будет очень поверхностно, потому что другое доказательство, лучше и острее, может разрушить первое, и согласие исчезнет; то, что вы сочли истинным, больше не истинно.

Второй полностью отличается. Это — не логическое, интеллектуальное, рациональное согласие. Это — взаимосвязь, взаимопонимание между двумя сущностями. Внезапно в вас рождается понимание: «Это также и моя истина. Я не осознавал ее, — это другое дело, — но теперь меня спровоцировали, мне бросили вызов». Тогда это — не согласие со мной, это — ваша собственная истина. Никакие аргументы не могут ее разрушить, потому что она не подтверждалась никакими аргументами. Никакая логика не может повредить ей, потому что не логика была причиной ее нахождения.

Когда я говорил с миллионами, становилось все яснее и яснее, что я говорю в стену: никто не слышал. Самое большее, несколько человек слушали, но большинство из них были настолько полны своими предубеждениями, своими бездоказательными мыслями, у них имелось столько верований без всяких оснований в существующем, что все, что вы им говорите, теряется в массе верований, идей, религий, философий. Когда они рассказывают о вас, они говорят что-то совершенно другое. То, что вы говорили, подвергается такому искажению, из этого столько выбрасывается

и столько к нему прибавляется; оно приобретает совершенно новый оттенок, новое значение, которое вовсе не имелось в виду. Так что они либо не слышат совсем, либо, даже если им удается послушать, это создает только непонимание, это не находит понимания.

Для того чтобы слышать, необходимо умение быть безмолвным, находиться в этом мгновении, отложить в сторону ум со всем его мусором — проложить путь тому, что вы слушаете. Если это правильно, ваше сердце забьет в колокола; если это неправильно, внутри вас ничего не произойдет. Это другой тип познания: через сердце, а не через ум. Это единственно правильный путь, которым можно прийти к пониманию. Именно поэтому все эти слова — абсолютно мои, и я не чувствую, что они были сказаны двадцать пять веков назад.

Произнеся эти слова, Заратустра снова взглянул на толпу и умолк. Его молчание — знак печали; оно показывает безнадежность человека; оно говорит о неразумии толпы.

«Вот стоят они и смеются, — говорил он в сердце своем, — они не понимают меня: не для их слуха речи мои.

Неужели надо сначала лишить их ушей, чтобы научить их слушать глазами?

В действительности, именно это всегда и делали Мастера: отсекали вам уши, разбивали ваш ум, чтобы вы могли слушать глазами — чтобы вы могли понимать сердцем.

Великий философ пришел поспорить с Гаутамой Буддой об истине. На Востоке это было традицией; философы ходили по стране, вызывая других философов на спор. Это были прекрасные дни, в известном смысле; это были дни настоящей свободы мысли. Любая философия, всякое возможное представление о существовании уважались, обсуждались — и без антагонизма. Спор был просто способом познания; это делалось с великой любовью, очень дружественно. Тот, кто проигрывал в споре, естественно становился учеником победителя.

Этот философ, Мулункпутта, победил очень много философов по всей стране. Его величайшим желанием было победить Гаутаму Будду, поскольку это был самый бесспорный авторитет тех дней. Он пришел с пятью сотнями учеников, и эти пятьсот учеников были философами, которых он победил. Он бросил Гаутаме Будде вызов:

— Я хочу спорить об истине. Гаутама Будда сказал ему:

— С радостью; но прежде нужно кое-что уладить. Первое: знаешь ли ты истину; в противном случае, как ты собираешься спорить о ней?

Люди были настолько искренними, что Мулункпутта сказал:

— Я не знаю истины; я искатель. Будда сказал:

— Я тоже был искателем. Теперь меня больше нет — есть только истина. И все же ты хочешь спорить об истине — с самой истиной? И как ты будешь спорить? Я чувствую к тебе сострадание. Вот что я предлагаю: сиди рядом со мной два года в безмолвии — просто пей мое присутствие, чувствуй мое присутствие, впитывай мое присутствие. За два года ты не произнесешь ни слова, а через два года можешь начать свой спор.