Заратустра: Танцующий Бог
Шрифт:
Умирающему нечего терять: смерть приходит и разрушает все. Было бы лучше, если бы вы своими руками выбросили все свои утешения и умерли невинным, полным любопытства и вопрошания; ведь смерть — это высшее переживание в жизни. Это самое ее крещендо. Старик сказал:
— Ну вот, ты требуешь от меня как раз того, чего я боялся. Всю свою жизнь я молился Богу, и я знаю, что это всего лишь гипотеза — я никогда не переживал его. Я молился небесам, и я знаю, что ни на одну молитву не было ответа — там нет никого, чтобы отвечать. Но это утешало в жизненных
Я сказал:
— Теперь вы больше не беспомощны; теперь не стоит вопрос о каком-то беспокойстве, страданиях, проблемах; все это относится к жизни. Теперь жизнь ускользает из ваших рук, возможно, всего несколько минут вы еще помедлите здесь, на этом берегу. Наберитесь мужества! Не встречайте смерть трусом!
Он закрыл глаза и сказал:
— Я сделаю все, что в моих силах.
Собралась вся его семья; они все были злы на меня. Они были высшей кастой браминов, они были очень ортодоксальны и не могли поверить, что старик согласился со мной. Смерть — это такой удар, что она разрушила все его обманы.
Пока вы живете, вы можете все время верить в ложь; но когда вы умираете, вы прекрасно понимаете, что бумажные кораблики не помогут вам в океане. Лучше уж знать, что вам придется плыть, и у вас нет никакой лодки. Цепляться за бумажные кораблики опасно, это может помешать вам плыть. Вместо того чтобы доставить вас на дальний берег, они могут потопить вас.
Они злились, но не могли ничего сказать. А старик улыбнулся с закрытыми глазами и сказал:
— Жаль, что я никогда не слушал тебя. Я чувствую такую легкость, такую свободу. Мне совершенно не страшно; и не только не страшно: мне интересно умереть, чтобы понять, в чем тайна смерти.
Он умер с улыбкой на лице. Он умер не как верблюд; он умер как ребенок. За эти несколько минут, так быстро, были сделаны все шаги от верблюда ко льву и ото льва к ребенку. Дело не во времени.
Превращения, о которых говорит Заратустра, — это вопрос напряженного понимания. Вслушайтесь в его слова, потому что это не обычные слова: это слова человека, который знает самые корни жизни, человека без компромиссов, человека, не приемлющего никакой лжи, как бы удобна и утешительна она ни была.
Эти слова — слова души, познавшей свободу. Эти слова подобны рыку льва. И эти же слова — заикание ребенка, совершенно невинного. Эти слова происходят не из знаний, они исходят не из головы — они исходят прямо из его бытия.
Если вы сможете выслушать их в тишине и с глубоким сочувствием, вступите с ними в некую связь — только тогда у вас появится возможность понять этого странного человека, Заратустру.
Легко понять Иисуса; легко понять Гаутаму Будду. Гораздо труднее понять Заратустру, ибо никто не говорил так, как он. Никто не мог говорить так, как он, потому что все они искали последователей.
Он не искал последователей. Он искал товарищей, друзей, попутчиков. Он не искал верующих: он ничего не говорит только для
Что общего у нас с розовым бутоном, трепещущим, когда упадет на него капля росы? Видели ли вы ранним утром розовый бутон и росинку на нем, сияющую в мягких лучах солнца, почти как жемчуг... как розовый бутон танцует на ветру?
Он спрашивает: Что общего у нас с розовым бутоном, трепещущим, когда упадет на него капля росы? В этом нет никакого смысла, никакой цели в том понимании, какое имеет это слово в миру. Но розовый бутон исполнен необычайной радости — росинка, восходящее солнце и утренний ветер... Это драгоценное мгновение — это мгновение танца.
Этот танец не принесет денег; этот танец не принесет славы; этот танец не принесет розе уважения. Этот танец не для того, чтобы кто-то на него смотрел; никто не ждет аудитории, которая будет аплодировать. Этот танец ценен сам по себе; это радость, бесцельная, ни для чего не предназначенная. Это не товар.
Это то общее, что есть у нас с розовым бутоном. Мы тоже должны наслаждаться моментом. Мы тоже должны танцевать на солнце, на ветру, под дождем. И танец сам по себе награда. Вы не должны спрашивать: «Зачем?» Мы забыли все внутренние ценности, и Заратустра напоминает нам, что эти ценности — не снаружи, что эти ценности внутренне нам присущи.
Когда я учился в университете, я обычно вставал рано, в три часа утра. Университет был окружен горами, и в три часа ночи дороги были пусты, не было никакого движения. Я обычно пробегал несколько миль.
Мало-помалу студенты начали спрашивать:
— С какой целью ты это делаешь?
Я сказал:
— Цель? Это такое удовольствие, когда тебя обдувает ветер тихой ночью, полной звезд, и на дороге нет никаких машин; деревья по обе стороны дороги крепко спят. Это сказочная страна, и танцевать на ветру...
Некоторые из них заинтересовались, просто из любопытства: «Как-нибудь мы тоже попробуем».
Постепенно образовалась группа почти из двух дюжин студентов, которые тоже начали танцевать на дорогах.
Директор университетского буфета вызвал меня и сказал:
— Я не буду брать с вас денег за еду, за молоко, за чай - и даже с ваших гостей. Но прекратите то, что вы начали! Эти двадцать парней обычно съедали две, от силы три лепешки, а теперь они едят по двадцать. Вы прикончите меня; я всего лишь бедный подрядчик: а теперь эти двадцать студентов съедают почти столько, сколько могли бы съесть двести. Сжальтесь надо мной.
Я сказал:
— Мне очень трудно помешать им, потому что они распробовали это удовольствие. Он сказал: