Зарево
Шрифт:
С некоторыми происшествиями мы добрались наконец до Гарволина и отправились пешком по направлению к Варшаве искать свои части. У меня было направление во 2-й артиллерийский полк 2-й пехотной дивизии имени Генрика Домбровского.
По пути мои товарищи один за другим покинули меня, и в конце концов я остался один. Через несколько дней я явился в штаб полка в Хенрикуве. Принял меня лектор части.
— Мы вас ждем, подпоручник, — сказал он приветливо. — Прежде всего идите получите тулупчик: погода холодная, а задачи нас ждут трудные. Вы уже были на фронте?
— Да, гражданин поручник.
— Как там, в Люблине?
— Спокойно.
— Вы займете должность
«Везет мне на вторые дивизионы», — подумал я.
— Командир батареи хороший человек, он сам из Житомира. Его заместитель был ранен и чувствует себя все еще неважно. Должен отдохнуть. Заслужил это, — добавил он как бы про себя. — Думаю, вы найдете подход к людям. В основном это ваши земляки.
— Так точно, гражданин поручник, — ответил я уверенно.
— Желаю успеха. — Поручник пожал мне руку и улыбнулся.
Я щелкнул каблуками и вышел.
Командира батареи капитана Краевского я застал в его землянке, он разговаривал по телефону. Очевидно, разговор шел обо мне, так как, когда я появился, капитан произнес в трубку:
— Кажется, пришел. Ну, пока, — попрощался он с собеседником.
— Гражданин капитан, подпоручник Новицкий прибыл на должность вашего заместителя, — отрапортовал я.
— Да-а, — посмотрел он на меня с удивлением, — молодой ты какой. Дужо тебе лет? — Он говорил на смешанном польско-русском языке.
— Восемнадцать, гражданин капитан.
— Порядочно, порядочно… Так ты, говоришь, будешь моим заместителем?
— ?!
— Сын у меня такой, — сказал он будто про себя. — Водку пить умеешь?
Этот вопрос застал меня врасплох.
— Да, гражданин капитан.
Он посмотрел на меня еще раз очень внимательно. Кажется, я ему понравился.
— Петя!
Тот сейчас же явился.
— Дай нам две кружечки.
Петя моментально выполнил желание командира. Видно, это было ему не в новинку.
Выпили мы по одной, понюхали горбушку хлеба. «Неплохой способ знакомиться с людьми», — подумал я.
— Выпьешь еще? — спросил капитан.
— Выпью, — ответил я упрямо.
Выпили. Петя внес дымящийся чугунок — картошка с консервами. Божественная еда. Такой вкуснятины я еще не ел никогда.
Петя уже зажег «фонарик» — коптилку, сделанную из артиллерийской гильзы, а командир все говорил… Слушал я невнимательно. Ползающие по темным углам землянки тени, периодические взрывы снарядов и удивительные рассказы командира подействовали на меня так, что я потерял чувство реальности. Командир заметил это.
— Ну, так ты видишь, сынок, какие у меня дела. — Он старался говорить по-польски. — Русские считают меня поляком, а поляки — русским.
От тяжелого сна меня разбудил командир. Сделал он это деликатно, словно хотел сказать: сынок, пора в школу.
Я соскочил с лежака, схватился за ремень.
— Не спеши, — улыбнулся командир. — Выйдем к батарее.
Личный состав батареи стоял в строю. Дежурный офицер объявил построение по тревоге, что редко практиковалось на огневых позициях. Покрытые инеем гаубицы были повернуты в сторону Вислы. До сего времени я познакомился только с командиром батареи. Две молчаливые шеренги бойцов и три офицера были для меня неизвестным коллективом, с которым мне предстояло работать. Моему предшественнику, поручнику Сивицкому, было легче. У него был и соответствующий возраст, и опыт, ну и… знания. Я чувствовал себя неловко. Мой далеко не внушительный вид и молодой возраст окончательно лишали меня смелости. Когда командир представил
— Солдаты, — начал я, — я пришел к вам, так как получил такой приказ. Буду выполнять функции заместителя командира батареи по политико-воспитательной работе. Я очень хочу выполнять свои обязанности самым лучшим образом. Отдаю себе отчет, что я слишком молод, чтобы произвести на вас впечатление своим опытом и знаниями. Но хотел бы вам сказать, что я тоже пережил тяжелые фронтовые дни. Думаю, поэтому мне будет легче найти с вами общий язык. Впрочем, это будет зависеть не только от меня.
Строй напряженно слушал, а мне казалось, что я уже окончил «речь». В заключение я совсем не по-военному произнес:
— Желаю вам успеха, солдаты!
Все говорило о приближающемся наступлении. Это подтверждали разговоры с коллегами из четвертой и пятой батарей, у которых был более солидный опыт. На это указывала и возросшая активность нашей артиллерии. Неоднократно в течение дня с наблюдательного пункта поступали приказы командира: «Батарея, к бою!» Я отлично знаю работу наблюдательного пункта и понимаю, что означает такая частая, но кратковременная активность. Капитан почти все время находился на НП, рассчитывая на мою помощь на батарее. Я буквально из кожи вон лез, чтобы оправдать его доверие. Он часто разговаривал со мной по телефону, неизменно спрашивая по-русски:
— Как идут дела, сынок?
— Порядочек, — так же неизменно отвечал я.
Я выпустил первый номер батарейной газеты тиражом в один экземпляр. Газета носила название «Огонь!». Весь номер я сделал собственноручно. К счастью, я взял с собой из офицерской школы цветные карандаши. Вскоре я установил контакты с гражданским населением в Плудах, стал организовывать беседы о положении на фронтах, о будущем облике демократической Польши. Приходилось также писать письма семьям солдат от себя и от их имени: некоторые из них едва умели подписываться. Таким образом я познавал людей, а они меня. Кажется, мы были довольны друг другом.
В нашу батарею пришло пополнение из запасного полка. Новобранцы были робкие, неуверенные в себе. Пришлось их окружить особой заботой и вниманием.
Я должен был часто находиться среди солдат в батарее, ибо подготовка нового пополнения шла с трудом. Особенно тяжело этот процесс протекал в первом расчете. Поскольку его боевая позиция была расположена поблизости от землянки командира и моей, мне частенько приходилось наблюдать за ходом горячих столкновений.
До того как в расчет прибыли с пополнением два новых канонира, казалось, что его старый личный состав сжился между собой. Однако, когда в нем оказались канонир Калибадас, веселый, остроумный малый из Вильно, знавший массу анекдотов, и Щепек, разбитной львовский балагур, личный состав орудийного расчета, неизвестно почему, разделился на два лагеря, бодая друг друга всем арсеналом колкостей, словно стадо рогатого скота на весеннем пастбище.