Зарево
Шрифт:
— Ну, до встречи через неделю, я уезжаю за новыми! — крикнул нам наш земляк. — Попробуйте в офицерскую школу!
— Граждане! Приветствуем вас на гостеприимной советской земле. Благодаря стараниям Союза польских патриотов и благосклонности Советского правительства вы вступаете в ряды первого польского корпуса, формирующегося в СССР. Первая дивизия имени Тадеуша Костюшко в битве под Ленино показала свой героизм… — примерно такие слова говорил нам молодой польский офицер, стоявший с небольшой группой в центре каре. —
После команды «Разойдись!» мы встали в очередь за едой. Может быть, щи и были превосходными, но мне они не поправились, я выловил из них только несколько кусочков консервированного мяса. С ночлегом было еще хуже: мы улеглись прямо на деревянных нарах, которые к тому же оказались прибежищем клопов и прочих насекомых. Но зато среди своих…
Период между вступлением в армию и превращением в солдаты был довольно тяжелым. Все временно. Нет своего угла, трудности с питанием. Даже не известно, каким отхожим местом можно пользоваться.
Ежедневно прибывали транспорты поляков из всех районов Советского Союза, из Красной Армии или прямо с недавно освобожденных территорий. Воистину вавилонское столпотворение.
Оркестр гремел с утра до вечера, то встречая, то провожая новобранцев, направляющихся по своим частям.
Территория военного городка гудела от песен и кишела марширующими в разные стороны подразделениями.
А мы после утренних щей снова ждем своих «купцов». Куба ворчит:
— К черту такое войско, а щи воняют селедкой!
— Но консервы хорошие, — убеждаю его я, чувствуя себя ответственным за лишения, которым он подвергается, хотя в глубине души сам недоволен.
К счастью, клопы меня не любят. Но Куба! Ночью, сонный, он давил их на лице, растирая в большие кровавые пятна. Едва, бедняга, отмылся.
Наконец вызывают несколько десятков человек. Среди прочих называют и мою фамилию. Нас отводят в одно из зданий. Держись, Куба!
Я встретился с ним вновь только на Поморском валу. Он налаживал телефонную связь, а через полчаса был тяжело ранен в грудь.
Врачебное освидетельствование проходило быстро. Никто ни на какие болезни не жаловался.
— Сколько тебе лет? — спросил врач.
— Почти восемнадцать.
— Что значит «почти»?
— Через полгода будет, проше пана.
— Эх ты, «проше пана»! Говорят: «гражданин», «гражданин капитан». Повтори!
— Через полгода, проше пана, гражданин капитан.
— Чтоб тебя, «проше пана!»
— Так точно, гражданин капитан!
Непринужденное поведение врача придало мне смелости.
— Начинаешь говорить человеческим языком. Болел когда-нибудь?
— Чесоткой, гражданин капитан.
Тут я вспомнил отца, который при расставании только раз нарушил суровые принципы отцовства, уронив слезу и поцеловав меня
— Скажи «а-а-а».
— А… а… а…
— Почему миндалины увеличены?
— У меня так всегда бывает от кислого. Вероятно, от щей, гражданин капитан. — Перед моим взором снова предстал образ отца: он был очень огорчен. — Кажется, я в детстве также болел скарлатиной, но плохо помню это, гражданин капитан.
— А может, скарлатиной со щами? — Он хлопнул меня по хилым плечам. — Ну а как тебя зовут?
Одним дыханием я произнес свою фамилию и имя.
— Канонир, — добавил симпатичный капитан.
— Нет, сын крестьянина, — решительно возразил я.
— Канонир — это значит… получишь направление в артиллерию.
«Прекрасно, — подумал я. — Отец тоже был артиллеристом».
— Ординарцем не хотел бы быть?
— Нет, я хочу быть артиллеристом. Так же, как мой отец, гражданин капитан.
— Будешь артиллеристом-ординарцем.
— А что это такое — ординарец?
— Это солдат, который помогает офицеру, чистит его мундир, ну… понимаешь? Вроде адъютанта.
— Холуй, — добавил по-русски, лукаво сощурив глаза, помогающий капитану офицер.
— Хочу быть только артиллеристом, гражданин капитан, — стоял я на своем.
Сразу припомнились мои домашние муки во время двухлетней болезни матери. Даже хлеб я должен был выпекать, не говоря уже о приготовлении пищи, мытье посуды и уборке, и все это под строгим контролем постоянно дающей наставления родительницы.
— Но ты такой хилый. Я для тебя стараюсь, хочу как лучше, тем более что мы однофамильцы. Отца как зовут?
— Адольф, — ответил я. — Но это не его вина, гражданин капитан.
— Смешной ты! И родом из Тарнопольского воеводства?
— Так точно, гражданин капитан.
— Тогда, вероятно, мы родственники. — Он ласково потрепал меня по щеке: — Только ешь хорошо, а то у тебя мускулы, как у таракана. — И громким «Следующий!» закончил наш семейный диалог.
«Кушай, кушай!» — подумал я о щах.
Таким образом я был «куплен» и стал артиллеристом.
Мы были пополнением артиллерийской части, которая располагалась в прифронтовой полосе на Волыни. Других подробностей мы не знали, вероятно, потому, что в этот человеческий муравейник нетрудно было затесаться вражеским элементам. Новое пристанище было не лучше прежнего: нас разместили в конюшне. Наверное, здесь когда-то были казармы царской конницы.
Наша группа, состоящая из двух взводов, во главе с высоким кудрявым старшим сержантом и капралом — его помощником — заняла стойла вблизи больших ворот. Мы перестали быть безымянной группой новобранцев, мы были уже кое-что — артиллерия!