Зарницы нежной души
Шрифт:
При обсуждении рассказов А. Платонова "В прекрасном и яростном мире" и "Ты кто?" в феврале 1941 года говорили: "Платонов сейчас уже классик в смысле понимания, что такое рассказ".
Позже один из критиков не без пафоса, навеянного зарницами нежной души писателя, заглянул еще глубже в его таинства: "Если бы прозу Андрея Платонова пощупать пальцами, как материю, она наверняка оказалась бы мягкой. Она податлива, как живое горячее тело..." И лишь в одном, пожалуй, слишком уж пристрастные "ценители" таланта А. Платонова оказались правы. Фантазия художника действительно "не
Это было и тогда, когда "Россия тратилась на освещение пути всем народам, а для себя в хатах света не держала". Да и хаты порой заменяли фантастически огромные выдолбленные тыквы, в которых жили, к примеру, герои повести "Ювенильное море" - богатые и бедные каждый по-своему, но нередко сказочно упрямые, искренние, одухотворенные люди.
Со всей очевидностью "безграничность" открылась в яростное время тяжких испытаний, противодействия "мусорному ветру", а затем "неодушевленному врагу" - фашизму. Ведь притвориться по-настоящему мертвым, "остыть телом", тонко обмануть врага и видавшего виды Гершковича совсем не просто - нужен талант невероятного, святого убеждения в своей правоте, умения любить свою очень "нужную родину", творить добро и счастье.
Еще более привлекательной, зримой "безграничность" фантазии стала после титанического преодоления главной "грубости мира". Над "загадкой" нашей Победы по сей день бьются и недоумевают специалисты по русским делам всех мастей и направлений вплоть до откровенных русофобов. Олицетворение этой "загадки" - сам Андрей Платонов и большинство героев его повестей и рассказов. Они были и остались ее источниками, живыми творцами.
И, наконец, о каком ограничении фантазии можно говорить, если сердце, душа восходит к творчеству самого народа - волшебным сказкам. Пушкинское "Что за прелесть, эти сказки!" не только полностью принималось писателем, как восторг нежностью души народной. Сказки буквально ожили в его произведениях, помогая растить нового человека, воспитывать его.
Незадолго до преждевременной смерти в 1951 году Андрей Платонов выпустил сборник русских народных сказок в своем пересказе - "Волшебное кольцо" под редакцией М. Шолохова.
Сборник получился оригинальным, близким к народному даже по интонации прочтения фольклорных сочинений об умной внучке, счастливом Семене, Иване Бесталанном и Елене Премудрой, волшебном соколином перышке и красном молодце. Все семь сказок сборника сверкают, как "семь чудес света", проникнуты неистребимой верой народа в свое трудное счастье.
А. Платонов встречался со сказителями, слушал их, тщательно записывал. Он понимал ответственность за частицу "живого существа" народа, которое, говоря его словами, народ "передоверил ему на время".
"Волшебное кольцо" увенчало жизнь писателя, теснее связало ушедшее с настоящим и будущим.
Платоновские своеобразные, почти незаметные "домовые", "лешие", "Баба Яга", "Кашей Бессмертный", "Иванушка-дурачок", "Разумница Марьюшка", "Сокол - красный молодец", "Петрушка", "Удалой солдат", "Синяя Борода" и многие другие будто живут рядом с его героями
Есть у Платонова и Сатана, и Дьявол, и Черт, и Ад, и Исход, и другие приметы, заимствованные из древней мифологии, что показывает высокую внутреннюю культуру писателя. Но своему родному, как бы даже сравнивая, он отдает полное предпочтение. Он настойчиво и талантливо следует заветам великого Пушкина.
"Разве не повеселел бы часто грустивший Пушкин, если бы узнал, что смысл его поэзии - универсальная, мудрая и мужественная человечность совпадает с целью социализма, осуществленного на его же, Пушкина, родине", - писал А. Платонов в статье "Пушкин - наш товарищ" в 1937 году. Он считал, что Пушкин "угадал и поэтически выразил "тайну" народа, умеющего "искать и находить выход из губительного положения", и тем самым открыл секрет не просто выживания, а движения вперед, очеловечивания самых горестных обстоятельств, секрет способности "изымать свою любовь из-под власти судьбы и бедствий" (статья "Пушкин и Горький"). Благодаря этому и рождались, и действовали в России "строители чудотворные", а их дело продолжали и будут продолжать "таинственные певцы", которые не обманут доверия своих ясновидящих великих предков.
"Живи Пушкин теперь, его творчество стало бы источником всемирного социалистического воодушевления.
Да здравствует Пушкин - наш товарищ!" - так заканчивает А. Платонов эту юбилейную статью.
Возможно, есть в ней несколько излишний пафос, но в том, что "Пушкин - наш товарищ", был и навсегда останется товарищем А. Платонова, нет никаких сомнений. Их "личная дружба" подтверждает безграничность реалистической фантазии. Писатель, как мы знаем, "угадал и поэтически выразил "тайну" народа, людей, умеющих "искать и находить выход из их губительного положения", весьма скептически относился к похищению и использованию "кем-то уготованного счастья" вместо того, чтобы "добывать его в труде, нужде и борьбе", и нередко сетовал по поводу слишком ярких, как ему казалось, увлечений некоторых писателей-фантастов.
Став одним из "таинственных певцов" в переломный момент отечественной истории, Андрей Платонов постоянно чувствовал мощный духовный подъем революционных сил. Оказавшись на гребне высокой народной волны, он открыл, что в новой России "никто не ищет "хлеба", все ищут духовного счастья и красоты". Не здесь ли сокрыта тайна его любви к фантастическому.
На памятном обсуждении рассказов А. Платонова в феврале 1941 года один из выступающих неожиданно обратился к собравшимся: "Мне комплимент хочется сказать. Андрей Платонович, видимо, к мальцевской породе принадлежит".
В предгрозовое время люди скупо расточали похвалы. Многие знали о трудностях на тракте большого таланта А. Платонова. И все же откровения восторженных и смелых почитателей вспыхнули искрами в их сердцах от зарниц нежной души скромного чуда нашей литературы. Вершилось счастливое таинство возрождения "зеленого света" в безграничность.
Д. Зиберов