Зарубежная литература в спецхране
Шрифт:
…Государство может ставить художнику задачи, но я не считаю полезным, когда оно под более или менее мягким давлением принуждает художника к принятию на себя этих задач и к соблюдению генеральной линии. Я убежден в том, что художник лучше всего разрешает те задачи, которые он сам себе ставит. Кроме того, граждане Советского Союза настолько пропитаны политикой, что эта политика неизбежно сказалась бы в произведениях художников даже в том случае, если бы их и не принуждали к выбору непосредственно политических сюжетов.
В главке «Свобода слова в Советском Союзе», говоря о 125-й статье, принятой в 1936 году «сталинской» конституции, гарантировавшей, «в соответствии с интересами трудящихся», свободу слова и печати, Фейхтвангер не удерживается от плохо скрытой иронии:
Однако практика показывает, что, несмотря на эти гарантии, со свободой слова и печати в Советском Союзе обстоит еще далеко не идеально. Как я указал выше, некоторым писателям приходится часто вздыхать по поводу того, что политические власти водят их на поводу [поводке? — А. Б.], и мысль, что Платон намеревался вообще изгнать из своего государства всех писателей, является для них слабым утешением. [6]
6
В.
Запрет «Москвы 1937» не привел, впрочем, к пересмотру отношений с Фейхтвангером, чьи романы беспрепятственно издавались в СССР, причем огромными тиражами. Однако отношения с теми зарубежными писателями, которые с течением времени изменили прежним своим идеалам, сложились по-иному. Например, с американцем Джоном Дос Пассосом (1896–1970), о котором «старая» «Литературная энциклопедия» (ЛЭ) писала в 1930 году: «В 1928 г. посетил СССР и прожил в нем несколько месяцев. [7] Был избран членом Международного бюро революционной литературы. После сближения с американской коммунистической интеллигенцией (Майкл Гольд и др.) и посещения СССР, начинает приближаться к идеологии революционной». Несмотря на то, что советская критика считала Дос Пассоса «пацифистом» и называла «художником радикальных слоев мелкой буржуазии», а также представителем «потерянного поколения», в начале 30-х его произведения часто издавались в Советском Союзе — не раз выходили отдельными изданиями («Три солдата», «Манхэттен» и другие), публиковались на страницах журнала «Интернациональная литература». В превосходных переводах Валентина Стенича [8] увидели тогда же свет первые две книги трилогии Дос Пассоса «U.S.A.», «1919-й» и «42 параллель». Заключительный том трилогии — «BigMoney» — на русский язык не был переведен; Валентин Осипович Стенич был арестован 14 ноября 1937 года Управлением НКВД по Ленинградской области по обвинению по статьям 58-8 (террористический акт) и 58–11 (организация контрреволюционного выступления) и расстрелян 21 сентября 1938 года в Ленинграде. Да и сам Дос Пассос к этому времени из «прогрессивного писателя» превратился в «троцкиста» и «злобствующего антисоветчика». Его имя было предано остракизму, поскольку он «…после Гражданской войны в Испании резко порывает с левыми кругами» и пишет книги «по своей тенденции — консервативно-охранительные», для которых «характерны антидемократические тенденции». [9] Речь, очевидно, идет о трилогии «Округ Колумбия». Герой первой ее части — молодой человек, отправившийся сражаться в Испанию на стороне республиканцев, но его обвиняют в отклонении от «партийной линии» и обрекают на гибель. В известной мере здесь заметна перекличка с описанием революционных испанских событий в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол», цензурная судьба которого в СССР на протяжении десятилетий складывалась по этой причине крайне неудачно.
7
См. сборник «Глазами иностранцев», в который вошел очерк Дж. Дос Пассоса «В дождливый день в Ленинграде».
8
Настоящая фамилия Сметанич (1897–1938).
9
Краткая литературная энциклопедия (КЛЭ), т. 2. — М., 1964.
Впрочем, с Дос Пассосом приключился один из очень редких для советской цензурной практики случаев: имя зарубежного писателя внесли в секретный «Список лиц, все книги которых подлежат изъятию из библиотек общественного пользования и книготорговой сети согласно приказам Главлита в период с 1938–1950 гг.».
Тотальный запрет распространялся также на все произведения Луи Фердинанда Селина (1894–1961) и даже на само упоминание его имени. Впрочем, в переводе на русский в СССР вышел лишь один его роман — «Путешествие на край ночи», [10] поскольку, по словам автора статьи о Селине в КЛЭ, писатель «отразил [в нем] ужас буржуазного существования». Однако Селин, посетивший СССР в 1936 году, в том же году «…напечатал поклеп на коммунизм — памфлет „Моя вина“». Тем самым подтвердилось тождество Селина и Бардамю, героя «Путешествия на край ночи», чью суть определил Горький на I Съезде советских писателей: «… не имея никаких данных „примкнуть“ к революционному пролетариату, [Селин] вполне созрел для приятия фашизма». В годы войны Селин действительно сотрудничал с оккупантами, защищая фашистский режим. Обвиненный в коллаборационизме, он бежал в 1944 году в Германию, затем перебрался в Копенгаген, во Францию возвратился только в 1951-м и был амнистирован. В последнее время интерес к творчеству Селина возрос: вышел ряд не переводившихся ранее романов. [11] С 1994 года «Путешествие на край ночи» издано восемь раз.
10
Перевод с франц. Ив. Анисимова. — М., ГИХЛ, 1934.
11
См. журнал «Иностранная литература», 2001, № 9.
Переводные книги многих других зарубежных писателей изымали и отправляли в спецхраны выборочно — опять-таки главным образом все по тому же «персонифицированному» принципу. Цензоры распространяли его на все произведения, в которых в качестве литературного героя выводился, а то и просто упоминался реальный человек, объявленный персоной нон грата. «Чемпионом» в этой области был, конечно, Троцкий: одно лишь упоминание его имени, опять-таки независимо от контекста и оценки его личности, приводило к уничтожению книги или в лучшем случае — если можно так сказать — к заточению в спецхраны. По этой причине были изъяты тысячи книг, выходивших в 20-е годы. Так,
Когда Троцкого подвели к изуродованным трупам красноармейцев [за это описание книга и была запрещена. — А. Б.], он воскликнул: «Нашим величайшим преступлением была до сих пор наша чрезмерная мягкость!» Красный террор был отчаянной отповедью народа, опутанного изменой и вероломством врагов.
В СССР произведения Нексе потом издавались множество раз, в том числе и собрание сочинений в 10-ти томах (1951–1954).
Из-за предисловия Троцкого запретили пьесу французского поэта и драматурга Марселя Мартине «Ночь: Драма в 5 актах» (М., 1922). В 1923 году Всеволод Мейерхольд поставил ее в Московском театре революции. Значительно переработанный Сергеем Третьяковым вариант пьесы получил новое название — «Земля дыбом». С 1923-го по 1925 год пьеса, посвященная «5-летию РККА и ее вождю тов. Троцкому», шла 95 раз. Накануне ареста Мейерхольду пришлось признать этот спектакль ошибкой, тем не менее во время следствия постановку инкриминировали ему как «враждебный выпад». [12] И Мейерхольд, и Третьяков погибли в годы Большого террора. Книги Мартине после 1922 года в СССР не издавались, поскольку в конце 20-х он разочаровался в результатах русской революции: «В настоящее время Мартине примыкает к троцкизму, являя собой типичный пример перехода к мелкобуржуазной революционности, борющейся против пролетарской революции». [13]
12
В. Э. Мейерхольд в русской театральной критике, 1920–1938 / Сост., статьи и примеч. Т. В. Ланиной. — М., 2000. с. 543–544.
13
Литературная энциклопедия, т. 7. — М., 1934. с. 25.
Троцкий, вкупе с другими «врагами народа», стал причиной запрета известной книги Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир». В русском переводе ее стали публиковать с 1923 года и потом много раз переиздавали с предисловием Ленина. Но приказом Главлита № 2 от 2.02.1957-го велено было изъять и уничтожить все издания этой книги, вышедшие до 1957 года. Дав ей высокую оценку, автор статьи в Литературной энциклопедии [14] все же отметил в ней «…серьезные политические недостатки. Недостаточное понимание вопросов стратегии и тактики революции, крупнейшие ошибки в ряде положений (переоценка роли Троцкого, штрейкбрехерства Каменева, Рязанова и др.) делают книгу не соответствующей требованиям современного советского читателя». Первое издание Большой советской энциклопедии также отметило, что «…ценность книги в большой мере снижается благодаря неверной оценке автором отдельных исторических эпизодов и лиц». Книга не раз подвергалась «купюризации»: сравнение текстов различных изданий позволяет проследить отношение советской цензуры к тем или иным деятелям и событиям революции. Начиная с 30-х годов постепенно исчезает имя Троцкого, роли которого в октябрьском перевороте автор уделил немало места, позднее — имена Зиновьева, Каменева, Антонова-Овсеенко и других деятелей, ставших жертвами репрессий. В дальнейшем книга выходила в «очищенном» виде: все эпизоды, в которых фигурируют упомянутые деятели, опущены.
14
Литературная энциклопедия, т. 9. — М., 1935. с. 665.
Публикация даже одного-двух привлекших внимание Главлита авторов в сборниках, посвященных современной западной литературе, неизменно приводила к изъятию последних. Так, в частности, попал в спецхраны сборник «Из польских поэтов: Поэмы и стихи» с предисловием М. Живова (он же автор переводов), изданный в 1932 году в серии «Библиотека „Огонька“». Основная причина изъятия — включение двух стихотворений расстрелянного позднее Бруно Ясенского. Публикация его произведений стала также причиной запрета целого ряда других сборников. Понятно, что все отдельно изданные книги Бруно Ясенского, [15] приехавшего в СССР в 1929-м и расстрелянного в 1937-м и потому попавшего в упомянутый «Список лиц…», также были изъяты.
15
«Я жгу Париж», «Человек меняет кожу».
Запрет тех или иных произведений постепенно рождал эффект цепной реакции, снежного кома. Так, русские переводы произведений венгерских писателей гибли преимущественно из-за предисловий или простого упоминания имени Белы Куна, одного из руководителей Венгерской компартии. Как известно, назначенный в 1920 году членом Реввоенсовета Южного фронта, он беспощадно расстрелял оставшихся в Крыму пленных офицеров армии Врангеля, но эти «подвиги» не помогли ему избежать расстрела в 1938-м. Вследствие чего роман «Тисса горит» жившего в СССР с 1923-го по 1935-й Белы Иллеша (1895–1974) был запрещен, так как с 1929-го по 1935-й книга выходила с предисловием Белы Куна, да и мало того — «этот враг народа положительно упоминается в романе». [16] Предисловие Белы Куна привело также к изъятию романа румынского прозаика Максимилиана Каханы «Тактика» (М., 1933)… Число подобных примеров можно множить и множить.
16
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 551. Л. 56.
Таким образом, частым поводом для запрета книг был, говоря на литературоведческом жаргоне, так называемый конвой (вспоминается в связи с этим сочиненный кем-то в годы застоя пародийный лозунг: «Искусство идет впереди, конвой идет сзади») — то есть предисловия, послесловия, вступительные статьи или примечания лиц, подвергшихся позднее политическим репрессиям. Цензору было неважно, что в предисловиях, написанных с чисто «марксистских» — очень часто вульгарно-социологических — позиций, расставлены классово выверенные акценты. Главное, что этот текст принадлежит перу «врага народа»…