Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями

Эдигей Ежи

И вот теперь новая жена полковника Лунде прислала мне письмо, составленное в необычайно выспренних выражениях, с приглашением пожаловать к ней на обед.

Но вслед за своей подписью она добавила две фразы на самом обыкновенном норвежском языке. Очевидно, повинуясь неожиданному порыву, она приписала их перед тем, как вложить письмо в конверт:

«Приходи во что бы то ни стало. Мне страшно».

Мрачный дом полковника Лунде серой громадой возвышался в январской мгле. Остановившись, я окинул его взглядом.

Я хорошо помнил этот дом с детских лет. Тогда он казался мне роскошным: фронтоны, выступы, лепные узоры у окон разной формы и величины. И башня над чердаком. Да и сад я воспринимал теперь совсем по-иному.

Когда я был мальчиком, я видел внушительный сад вокруг роскошного дома полковника Лунде. Теперь передо мной был огромный сад вокруг мрачного дома полковника Лунде. Огромный сад, заросший высокими лохматыми елями. В их верхушках чуть слышно шелестел ветер.

Было ровно пять часов вечера. Я позвонил в дверь. Мне открыли, и я увидел большие зеленые глаза. Большие зеленые глаза на тонком девичьем лице. Черная челка нависла над бровями, а длинные пряди небрежно ниспадали на плечи. Девушка была высокая и худенькая. Моя мать назвала бы ее долговязой.

— Доцент Бакке? — спросила она.

— Да.

— Я дочь полковника Лунде. Разрешите, я возьму ваше пальто. Добро пожаловать!

«Дочь полковника Лунде». Но ведь есть же у нее имя! И тем не менее она представилась как «дочь полковника Лунде». Я начал понимать, кто полновластный хозяин в этом большом мрачном доме.

Девушка провела меня через просторный нетопленый холл. Я успел лишь заметить голову лося на одной из стен. Затем мы вошли в гостиную.

Гостиная была безупречной.

Молниеносно перебрав в уме несколько поколений и стилей, я пришел к выводу, что ее, вероятно, обставили еще бабушка и дедушка полковника Лунде. Мебель, обитая плюшем, поражала обилием извилистых линий. И только расположение ее выпадало из стиля: ни один шкаф, ни один стул, ни один диван не стояли здесь углом. Должно быть, военный педантизм полковника Лунде оказался сильнее его почтения к предкам.

Посреди комнаты за круглым столом красного дерева сидели в плюшевых креслах три человека. Они поднялись из-за стола, и я, сделав круг, по очереди поздоровался с каждым.

Сначала я пожал руку Люси. Она совершенно не вписывалась в интерьер полковничьего дома. На ней было платье с блестками, слишком узкое и слишком короткое. Волосы, зачесанные кверху, закручивались на макушке пергидрольными кудельками. На одном чулке спустилась петля. Я поблагодарил ее за приглашение к обеду.

Затем я поздоровался с чудаковатой пожилой сестрой полковника Лунде. Она была в точности такая же, какой я ее помнил с детства. Маленькая, щуплая, серенькая. Во всем ее облике было что-то непонятное и нелепое.

Я поблагодарил за приглашение к обеду.

После этого я поздоровался с полковником Лунде.

Он был в точности такой, каким я его помнил с детства. Прямой как палка, хотя и малорослый,

худощавый и крепкий, с резкими чертами тонкого смуглого лица. Изменилось только одно: густые черные волосы стали седыми. Но они нисколько не поредели.

Я поблагодарил за приглашение к обеду.

Подали суп из шпината с яичными клецками, жаркое из телятины и сладкий пудинг. Обед был таким же традиционным, как и старый дом. Я сидел за столом, и мне казалось, будто я снова стал маленьким и пришел на воскресный обед к моей бабушке. Но тут я должен оговориться.

Обеды у бабушки были мирные, уютные, овеянные ленивой воскресной полудремой. А этот обед не был ни мирным, ни уютным. Я пытался понять, откуда исходят волны нервного напряжения.

Возможно, они исходили от меня, Я недоумевал, почему спустя столько лет меня — в качестве единственного гостя — вдруг пригласили в этот дом. Возможно, нервозность создавала сама хозяйка. Она сильно поблекла за это время, как часто блекнут блондинки. Но в глазах ее горел прежний огонек: казалось, она по-прежнему настороженно что-то высматривает, то и дело окидывая взглядом людей, собравшихся за столом.

Сухая четкая речь полковника Лунде по-прежнему звучала как хорошо смазанный пулемет. Но сплошь и рядом он терял нить разговора.

Его чудаковатая сестрица никак себя не проявляла. Точнее, время от времени она издавала односложные реплики вроде «да» или «нет», неизменно выражая согласие с высказываниями собеседников.

Дочь полковника Лунде очень заинтересовала меня. Она обслуживала нас ловко и бесшумно. В промежутках, присаживаясь к столу, молча ела. Я вспомнил ее мать — благовоспитанную даму. Худенькая долговязая девчушка была такой же благовоспитанной, а это свойство редко встречается в наши дни.

Мы не разговаривали, а вели беседу, О погоде, о выборах и опять о погоде. Вот уже прошла первая неделя января, а снега все нет и нет. Может быть, для Управления по эксплуатации шоссейных дорог это весьма удобно? Все согласились, что для управления это весьма удобно. И все это время ангельские голубые глаза тревожно оглядывали нас.

Я с облегчением вздохнул, когда обед кончился и в библиотеке подали кофе.

— Сахару, сливок?

— Нет, благодарю, я пью черный кофе, — сказал я.

— На улице потеплело… и небо заволокло… может быть, выпадет снег…

— Да, может быть…

Я выпил кофе, который налила мне высокая худенькая дочь полковника Лунде. Позвякивали чашки, и мы снова заговорили об Управлении по эксплуатации шоссейных дорог.

— Виктория!.. — позвал полковник Лунде.

— Да, папа?

Виктория. Значит, ей дали имя матери.

— Ты можешь идти мыть посуду. Сделай книксен и скажи «до свиданья» доценту Бакке.

Господи боже мой! Девушке наверняка уже семнадцать лет, а ей велят сказать «до свиданья» и сделать книксен. Мне хотелось знать, как она на это отреагирует. Но она реагировала, как ей было положено.