Заря славянства. V — первая половина VI века
Шрифт:
В среде воинских братств долго сохранялись пережитки многомужества. Судя по связанным с разбойниками сказочным сюжетам, их «большим домом» в лесу ведала женщина, считавшаяся одновременно сестрой и женой братьев [352] . Она была призвана служить ведьмой, жрицей воинского культа и наделялась магическими дарованиями (ср. образ бродницы в южнославянском фольклоре).
Бойники стремились влить в свои ряды всех по желанию или вынужденно отрывавшихся от общины — изгоев, «храбров»-одиночек и т.д. С другой стороны, того, кто желал быть членом братства, не порывая с семьей и общиной, ждала жестокая и изощренная кара [353] . Идеальный, с точки зрения братства, предел его существованию полагала одновременная женитьба всех его членов, осуществленная путем умыкания невест [354] .
352
См.: Пропп. 1996. С. 112–145. Здесь отмечены как негативный, так и позитивный для «лесных братьев» варианты развития сюжета. Подобная двойственность оценки воинских братств вообще характерна для сказки и былины, в меньшей
353
Характерна (хотя и трудна для анализа ввиду уникальности) сибирская эпическая песня, имеющая и другие восточнославянские аналоги, о попытке отравления Дуная. Имя героя указывает на ее большой архаизм. В былине мать отговаривает героя от поездки в «кабак», но он не слушает ее и едет. «Товарищи» встречают Дуная с радостью, но почему-то тут же подносят ему ядовитое зелье. Дунай, однако, вспомнив совет матери, выливает чару (Русские эпические песни… № 151). Характерно, что в позднейших производных вариантах «товарищей» сменяют разбойники (см. там же, комм, к тексту). Текст отчасти перекликается с одним из эпизодов кавказского нартского эпоса, но там героя предостерегает не мать, а жена и имеется четкая мотивировка происходящего кровной местью. Здесь мотив действий «товарищей» Дуная определенно другой — скорее всего, месть за нарушение неких правил их «товарищества». Это явно указывает на линию изоляции от семьи и общины в тайных мужских союзах и их преемниках — воинских братствах.
354
Отголосок в варианте былины о Волхе из сборника Кирши Данилова (КД, № 6).
В древности обряд посвящения в братство включал жестокий ритуал «обагрения оружия» — кровью первого встречного, даже если это близкий родич. Отголоски этого сохранились в позднейшем фольклоре. Человеческое жертвоприношение завершалось каннибальской трапезой — смысл ее был тот же, что и в пожирании тотема (волка или медведя), так как поедались органы, связанные с представлениями о жизненной силе [355] . В описываемый период, однако, этот древний кровавый обычай уже уходил в прошлое — братства, стремившиеся влиться в племенные институты, отступали от резкого противостояния с обществом. В этой связи следует обратить внимание на фольклорные представления о том, что человеческая жертва может быть заменена обрубанием дерева [356] .
355
Криничная. 1987. С. 176–177. О каннибализме сказочных разбойников см.: Пропп. 1996.
356
Криничная. 1987. С. 176–177.
В то же время в первой половине VI в. еще происходили массовые истребления первых пленников без различия пола и возраста [357] — тот же обряд «обагрения оружия», только в военном походе. Псевдо-Кесарий говорит и о каннибализме, причем определенно ритуальном [358] . Он же сообщает, что славяне «перекликаются волчьим воем» — ясное указание на то, что члены оборотнических союзов играли не последнюю роль в набегах на империю. На время военного похода братство в некотором смысле расширялось, и в него могли формально включаться, помимо собственно бойников, все шедшие с ними и нередко под их началом воины. То же самое мы наблюдаем и в случае скандинавских викингов, ядро которых составляли «оборотни»-берсерки. Находки костей волка и медведя на корчакских поселениях — след ритуальных трапез бойников и свидетельство их постепенного сближения с общиной.
357
Proc. Bell. Goth. VII. 38: 19–22; Свод I. С. 192–195.
358
Свод I. С. 254. Известие о каннибализме большинство авторов предпочитало отвергать (Cajkanovic В. Ein fruslavisches Marchenmotiv bei den Byzantinem // Revue intemationale des etudes balkaniques. 1. Beogr., 1934; Dujcev I. Le temoignage du Pseudo-Cesarie sur les slaves // Slavia Antiqua. T. 4. Pozna'n, 1973). Б. Чайканович и далее Ф. Малингудис (см.: Свод I. С. 257) готовы были скорее допустить знакомство греческого автора середины VI столетия со славянским фольклором. Между тем все остальные сведения Псевдо-Кесария о славянах абсолютно достоверны и явно свидетельствуют о том, что он имел в виду именно членов бойнических «волчьих» братств.
Былина о Волхе [359] , отражающая реалии времен набегов на богатые южные страны, явно говорит о заинтересованности во внешних завоеваниях именно бойников-«волкодлаков». В этом эпическом тексте описывается поход дружины юношей-ровесников, живущих охотой, во главе с вождем, волкодлаком и сыном Змея, на богатую южную страну. В итоге герои овладевают женами, богатством и местом для поселения. Былина плохо сохранилась в позднейшем фольклоре, несомненно, именно из-за своего завоевательного пафоса.
359
Особенно в варианте из сборника Кирши Данилова (№ 6).
Надо заметить, что все свидетельства влияния оборотнических братств относятся к словенам. В связи с этим можно обратить внимание на явное разложение обрядности «волчьего» цикла у болгар, тесно связанных по происхождению с антами. У антов «волчьи» союзы были явно менее влиятельны, не выдерживая соперничества с какими-то характерными именно для антов общественными структурами. Естественным противовесом «волкодлакам» были потомки воинской знати «королевства» Боза и (или) союз воинов кузнецов, возникший как раз в антских землях. Эти группы, собственно, представляют собой довольно надёжный аналог воинских каст других индоевропейцев.
Все названные механизмы общественного расслоения, несомненно, многократно переплетались. Господином легче было стать члену влиятельного ритуального союза, например кузнецу. Общинные жрецы, конечно же, часто происходили из авторитетных и богатых семей; наследник пана мог уйти в
Пути сложения государственности
Не вызывает сомнения, что именно родовая знать всецело контролировала общинное вече. Основные выборные посты на общинном уровне занимали или члены влиятельных семей, или их ставленники. В общинную «администрацию» входили бирич и землемер, руководивший переделом пахотных угодий (праслав. *meracь [360] ). Полномочия биричей еще в общеславянскую эпоху расширились, они стали своеобразными посредниками между общиной и племенной властью по самым разным вопросам. В придунайских землях, где славяне столкнулись с более совершенной романской организацией местной власти, стали выбирать старосту — кмета (от народно-латинского comitis [361] ).
360
Термин общеславянский (ЭССЯ. Вып. 18. С. 181).
361
Термин общеславянский. Старейшее (и единственное у южных славян) значение — «староста» (ЭССЯ. Вып. 13. С. 196–198).
Вече было высшим органом власти и на уровне племени. Именно это в первую очередь дало повод греческим авторам утверждать, что словене и анты живут в «демократии» [362] и даже в «безначалии» [363] . Вече решало все военные и политические вопросы. Оно же было высшей судебной властью, причем не только разбирало споры между общинами и в сложных случаях внутри общины, но и само инициировало судебные разбирательства. Тем самым вече брало на себя верховное право распоряжаться статусом и имуществом любого члена племени [364] . Племенное вече было также верховным распорядителем земли. Оно проводило межевание между общинами и даже внутри общины — между родами и семьями [365] .
362
Proc. Bell. Goth. VII. 14:22; Свод I. С. 182–183 — «племена эти, склавины и анты, не управляются [] одним человеком, но издревле живут в народовластии [], и оттого у них выгодные и невыгодные дела всегда ведутся сообща».
363
Псевдо-Кесарий; Свод I. С. 254 — склавины «живут в строптивости, своенравии, безначалии []». Впрочем, в данном случае упоминается не вече, а власть воинов-дружинников над своим предводителем.
364
Так можно охарактеризовать компетенцию веча «всех антов», описываемого Прокопием (Proc. Bell. Goth. VII. 14: 21–22, 31–34; Свод I. С. 182–185). Компетенция народного собрания отдельного племени могла быть шире, но не уже.
365
Этнографический аналог древнеславянского веча — черногорская скупщина (см.: Народы I. С. 490).
В племенное вече входили те же люди, что и в общинное, и на тех же правах. Количество полноправных участников собрания могло доходить здесь уже примерно до двух сотен. С этим и связан обычай выбирать для рассмотрения судебных дел своеобразную коллегию из 12 наиболее авторитетных «мужей» [366] . Этот же узкий совет вполне мог играть ключевую роль и при выборах главы племени. Состав его не был постоянным. Но можно не сомневаться, что входившие в него люди были как-либо связаны с родовой знатью и жречеством.
366
Они упоминаются, например, в Древнейшей «Правде Русской» (ст. 14).
Прокопий утверждал, что анты и словене «не управляются одним человеком». Вторит ему и Псевдо-Кесарий, но тут же упоминает о наличии у словен «архонта и игемона» [367] . Несомненно, также обстояло дело и у антов [368] . Но власть этого «архонта и игемона» была ограничена одним племенем и совершенно не соответствовала ромейским представлениям о монархическом правлении.
Прежде всего, племенной князь (владыка; праслав. *kъnezь, *voldyka) был выборным правителем. Следы древнего обряда выборов князя и утверждения его во власти сохранились в обычном праве средневековой Каринтии. В одном из списков «Швабского зерцала» содержится текст, описывающий обряд возведения на трон каринтийского герцога. Некогда князь выбирался из числа «свободнорожденных» племенным вечем. Описываемый обряд хранил следы сверхъестественной санкции его власти. В ходе обряда власть князя утверждалась выборными представителями общин, которые проверяли достоинства претендента суровым допросом у древней колонны — так называемого Княжего Камня. Хорутанам этот дославянский памятник служил, как можно судить, идолом. Затем, воссев на герцогский престол в открытом поле, новый князь клялся блюсти право и обычаи, а подданные приносили ему присягу. Она всецело обусловлена в обряде обязательствами, которые берет перед лицом племени избранный предводитель [369] .
367
Proc. Bell. Goth. VII. 14:22; Свод I. С. 182–183; Свод I. С. 254.
368
Прокопий (Proc. Bell. Goth. VII. 14:22; Свод I. С. 182–183) говорит о полном сходстве внутреннего устройства словенского и антского общества. Менандр (Hist. fr. 6; Свод I. С. 316–317) упоминает антских «архонтов» в связи с событиями ок. 560 г.
369
Schwabenspiegel. T"ubingen, 1840. S. 133–134. Очевидно, однако, что обряд непосредственно в описываемой форме связан уже с периодом наследственной власти герцогов каринтийских, христиан и вассалов «римского императора» (Священной Римской империи).