Заря страсти
Шрифт:
— Какие письма, Марша?
— Не важно. Письма доброжелателей, которые тоже хотят открыть мне глаза, а заодно помешать нам быть вместе. Все равно у вас ничего не получится. — Марша вырвалась из его объятий и выбежала из комнаты.
Тяжело вздохнув, Брайан вернулся к столу и собрал разложенные на нем документы. Ему было совершенно ясно, что теперь все деловые разговоры придется отложить на потом.
Глава 7
— Ему все еще не стало лучше, да? — прошептала Рива печально глядя на спящего брата.
Чарлз нежно коснулся ее волос.
— Боюсь, что нет. Я сделал все возможное,
Рива прервала его:
— Что с ним будет, Чарлз? Он умрет?
— Послушай, Рива. — Чарлз взял ее руку. — Мне нужно серьезно поговорить с тобой… но только не здесь. Фостер время от времени приходит в сознание, он может услышать мои слова… В общем, я не хочу говорить при нем, потому что это очень печальный разговор.
Рива вытерла слезы и последовала за Чарлзом. За дверью круглые сутки дежурил федеральный патруль, и, каждый раз проходя мимо, Рива с ужасом думала, что если Фостер и выживет, то его ожидает незавидная судьба вражеского шпиона.
В дверях она остановилась.
— Чарлз, мы не можем оставить Фостера одного. Вдруг ему станет хуже?
— Вряд ли это случится. Ты провела у его постели несколько бессонных ночей, но от этого ему не стало лучше, — мягко, но решительно отозвался Чарлз. — Тебе самой надо хотя бы на пару минут вырваться из этой обстановки.
— Ох, Чарлз, сейчас не время заботиться обо мне, умоляю тебя! У меня замирает сердце всякий раз, когда я думаю, что ему может что-то понадобиться именно в тот момент, когда я буду вынуждена на пару минут отлучиться. Я представляю, как он приходит в себя, жадно хватает воздух ртом, но рядом никого нет, и некому даже подать ему стакан воды…
Заметив в глазах Ривы панический страх, Чарлз решил не спорить с ней и, подозвав одного из санитаров, приказал ему побыть в палате Фостера, пока его сестра не вернется обратно. Только после этого они прошли в кабинет Чарлза, и он, достав из ящика бутылку коньяку, налил немного в стакан и протянул его Риве:
— Вот, выпей, пожалуйста.
— Нет, не надо, Чарлз, со мной все в порядке, — попыталась отказаться Рива.
— Если бы все было в порядке, я бы знал об этом, — грустно улыбнулся Чарлз. — Нет, Рива, тебе очень тяжело, ты на грани нервного срыва. Тебе надо взять себя в руки и успокоиться, потому что разговор нам с тобой предстоит сложный и неприятный. Если бы ты сейчас взглянула в зеркало, то сама бы ужаснулась. Разве можно доводить себя до такого состояния!
— Ладно уж. — Рива взяла стакан, пригубила янтарную жидкость, и щеки ее тут же зарумянились. — Теперь я выгляжу лучше? — слабо улыбнулась она.
— Немного, — сдержанно кивнул Чарлз.
Даже в эту печальную минуту он не в силах был противиться ее неземной красоте. Хотя Рива была по-прежнему бледна и казалась изможденной, но странным образом это только подчеркивало ее тонкие черты лица, линию губ, изгиб шеи, соблазнительный силуэт. На ее бледном лице томительными огнями мерцали темно-изумрудные глаза, и у Чарлза перехватывало дыхание. Ему достаточно сделать несколько шагов, чтобы прижаться губами к ее зовущим губам…
О, как он ненавидел эту войну, перечеркнувшую все его радужные планы! Если бы не война, он бы не сидел сейчас в этом пропахшем кровью и смертью госпитале и не ранил самое любимое в мире сердце страшными известиями.
— Итак, что ты хотел мне сказать? — глухим голосом спросила Рива.
Чарлз долго не решался заговорить, хотя понимал, что чем больше он будет мяться, тем сильнее ее волнение. Однако неизвестно еще, как она отреагирует на то, что он собирается ей сказать.
— Понимаешь, Рива, — осторожно начал он, — я сделал все возможное, чтобы оказать твоему брату и моему лучшему другу самую квалифицированную медицинскую помощь, но боюсь, в сложившейся ситуации моих сил недостаточно.
— Что это значит, Чарлз? — Рива испуганно посмотрела на него.
Уайтхолл тяжело вздохнул. Выхода нет — все равно ему придется это сказать.
— Дело в том, что у Фостера началось заражение крови. Боюсь, теперь все мои дальнейшие усилия будут бесполезны.
— Заражение крови? — воскликнула Рива. — Но как это могло случиться? Ведь мы были так осторожны, сразу промыли его раны, а потом ты сделал операцию…
— Никто не может дать ответ на этот вопрос, — тихо ответил Чарлз. — Никто не знает, почему одни пациенты быстро идут на поправку, а другие умирают от заражения крови, хотя и тем и другим была оказана надлежащая медицинская помощь и уход после операции. Я слышал, что врачи в госпитале северян научились как-то бороться с этой проблемой, но это только слухи, достоверных данных у меня нет. К тому же я не представляю, чтобы кто-то из их врачей стал лечить человека, обвиняющегося в шпионаже.
Рива всхлипнула:
— То есть ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что Фостер…
— Рива, прошу тебя… — Ее горе разрывало ему сердце. Он видел, как дрожат ее губы, какой страх мерцает на дне ее прекрасных глаз, подернутых влажной пеленой отчаяния.
— О нет, Чарлз, ты не можешь так думать! Фостер не умрет! — закричала Рива, обливаясь слезами.
Чарлз чувствовал, что больше не в силах выносить эту пытку; вскочив, он бросился к Риве и нежно обнял ее за плечи.
— Дорогая, ты должна быть сильной. Чудеса случаются, я знаю, но сейчас мы можем только молиться.
Девушка подняла на него заплаканные глаза, в которых светились отчаяние и решимость. У Чарлза перехватило дыхание — даже в безутешном горе Рива была неотразима. Ему стало стыдно за такие грешные мысли, но все, о чем он сейчас мог думать, — это то, как сильно его желание поцеловать ее.
Все эти дни Чарлз Уайтхолл был полностью погружен в лечение Фостера, стараясь не замечать Риву, чтобы не отвлекать себя мыслями о ней. Временами он корил себя за то, что в такой тяжелый час не может противостоять искушению, но мужское естество брало верх. Каждый раз, когда Рива появлялась в его поле зрения, он не мог думать ни о чем другом. Казалось, эта борьба настолько распалила его страсть, что он просто не в силах был себя контролировать. Раньше, когда Чарлз имел возможность каждый день видеть Риву и в любой момент мог признаться ей в своих чувствах, он не ощущал необходимости торопиться, считая, что все должно идти своим чередом; однако теперь, ежеминутно сталкиваясь с чужими смертями и страданиями, он стал чувствовать ценность каждого мига жизни и понял, что нельзя терять драгоценное время на бесплодное ожидание.