Заря
Шрифт:
— Двух сыновей в армию отдал. Старшая дочь еще до войны от дому отбилась. Случись что — и некому будет отцу с матерью глаза закрыть. А главное — кто на полях работать будет, если и бабы все в армию наладятся? Ведь мы, колхозники, а не кто-нибудь солдатиков наших хлебушком обеспечиваем!
Слова прозвучали убедительно.
Во всяком случае Клавдия смирилась. И к чести девушки нужно сказать, что последние годы войны работала в колхозе примерно.
Как это ни странно, возвратившийся с фронта Торопчин почти две недели не мог встретиться с Клавдией Шаталовой. Правда, в первое время Иван Григорьевич и не искал
Зато каждый день Торопчин слышал о девушке рассказы от своей матери и младшего брата.
— И в кого она у Шаталовых уродилась такая отзывчивая! Ведь она меня, прямо на руках из могилы вынесла. Истинно, как дочь заботилась, — растроганно и горько говорила Анна Прохоровна. «Как дочь, а все — не дочь».
— А уж яблоков Клаша нам из своего сада перетаскала — пуды! — добавлял к рассказу матери Васятка. — И костюм военный мне справила на свои деньги. Из Мичуринска привезла. А тебя, Ваня, каждый день вспоминала хорошими словами…
Слова матери и Васятки не проходили мимо ушей Ивана Григорьевича. Ему все сильнее хотелось повидать девушку, поблагодарить ее.
Первая встреча Торопчина с Клавдией Шаталовой произошла «на производстве», когда он, назначенный животноводом, принимал дела. Дела не веселили. И конюшни, и новый еще, поставленный только перед войной коровник были запущены. Колоды текли, станки и кормушки обветшали, и вообще чувствовалось, что люди к концу войны тянулись из последнего.
Торопчин, правда, ничего тогда не сказал водившему его по конюшням и ферме Андрею Никоновичу. Знал он отлично, как трудно пришлось колхозникам и особенно колхозницам вести в обезлюдевшем колхозе такое хозяйство. И то молодцы: и поставки все выполняли в срок, и поголовье удержали на приличном уровне.
Но Никоныч — мудрый старик — и без слов понимал мысли Торопчина.
— Хвалиться тут, прямо скажем, нечем, но и судить нас ты, Иван Григорьевич, остерегись.
— Ян не думаю осуждать, что ты, Андрей Никонович! Просто молодцы! — поспешно отозвался Торопчин.
— Значит, и у тебя так будет? — Новоселов кивнул вдоль коровника и испытующе, со стариковской хитрецой взглянул на нового животновода.
Иван Григорьевич не мог удержать улыбки, уловив некоторую ехидность в вопросе председателя.
— Посмотришь через год, Андрей Никонович. Меня сейчас и то, что до войны было, не успокоит.
— Ну, ну, действуй. Главное — конюхов и доярок подтяни. И что за народ — удивление! В войну, заметь, не то чтобы подгонять или упрашивать, намека давать не приходилось. Ночевали на конюшнях да на ферме. Телят в стужу растаскивали по домам. Бидоны с молоком на сдаточный носили на руках. А сейчас? Как только объявили победу, еще и мужики не вернулись, а бабы уж начали квашню заводить. Все по избам разбрелись. Та крышу перекрывает, другая печь придумала иначе сложить, третья никак не выберется со своего огорода. Да пропади ты пропадом! Или они думают, что после войны с неба не дождь, а жито посыплется? А у девушек одна идея — наряды. Все, видно, женихов ждут! До работы ли тут… Да вон, полюбуйся. Ну, что ты стоишь, словно каменная?
Тут только Торопчин,
Она действительно стояла неподвижная, как статуя, в тени, прижавшись к косяку.
— Где бригадирша? — строго спросил председатель.
— На выгоне… Доить пошли.
— А ты чего тут делаешь?
— Меня Екатерина Никитична за аптечкой прислала. Фантазия ногу… засекла, что ли.
— Видал! — Андрей Никонович повернулся к Торопчину, — Ее за делом послали, а она стоит и разговоры слушает. И вот не укажи — час простоит. А ведь комсомолка!
— Клавдия? — тихо сказал, наконец, Иван Григорьевич.
Он не сразу узнал в высокой темноволосой, показавшейся ему в первую минуту худощавой девушке с характерным овалом смуглого лица, строгим взглядом золотисто-карих глаз и чуть припухлыми губами — толстенькую, круглолицую «сердитку», подружку своей сестры.
Смотрел и смотрел на нее. Вот оно что делает, время!
И уж никак не ожидал Иван Григорьевич, что эта первая после пятилетней разлуки встреча с Клавдией Шаталовой произведет на него такое впечатление. Торопчин впервые как-то особенно ясно ощутил, что действительно война окончилась, что снова он вернулся в родное село, что начинается новая, может быть очень трудная, но прекрасная пора в его жизни, что ему двадцать девять лет.
Прошло еще полгода.
И снова почти на том же самом месте произошла, правда, не радостная, но тоже памятная обоим встреча.
Только на этот раз встреча не была уже случайной. После разговора в санях с Иваном. Даниловичем Торопчину неудержимо захотелось немедленно повидаться с Клавдией. И он поспешил в коровник, где в этот час оканчивалась дойка.
Сильно изменилось за это время помещение. И стойла и проход между ними содержались в чистоте. Были срублены новые кормушки, заново настланы слегка покатые полы. Провели в коровник и электрическую сеть, но тока пока не было, и лампочки висели, обернутые кисеей. И только в одном ничего не мог поделать Иван Григорьевич — стоявшие в чистых благоустроенных стойлах коровы были «не в теле». Сильно исхудал скот за тяжелую зиму, и почти вдвое упал надой. А уж каких только мер не принимали, чтобы сохранить поголовье и дотянуть до свежих кормов!
Изменились, а вернее, определились за прошедшие полгода и отношения между Иваном Григорьевичем и Клавдией.
Не раз и не два встречались они за это время. Правда, все больше урывками, на людях. Уж очень большая нагрузка навалилась на Торопчина, после фронта он даже недельки не отдохнул. Мешало свиданиям и то, что Иван Данилович Шаталов держал семью в строгости и не допускал никакого «баловства».
Даже сын его, Николай, тоже недавно вернувшийся из армии, боялся отца, а уж про Клавдию и говорить нечего.
Правда, вначале Иван Данилович относился благосклонно к становившемуся все более заметным ухаживанию Торопчина за его дочерью. И не раз говаривал жене:
— Ты Ивана послаще потчуй. Гляди, зятем будет.
На что Прасковья Ивановна отвечала:
— Ну что ж, такой зять и по хорошему времени ко двору.
Но после того как Иван Григорьевич дважды справедливо, вежливо, но хлестко раскритиковал Шаталова на партийных собраниях, а потом и заменил его в должности секретаря партийной организации, — отношения испортились.