«Защита 240» (с илл.)
Шрифт:
Буш поднимается с кресла, подходит к роялю и берет несколько аккордов. Эти звуки как бы вырывают его из окружающей действительности, он быстро опускается на круглый табурет, и его тонкие пальцы ударяют по клавишам.
Бурная, тревожная и вместе с тем полная страстного призыва к борьбе импровизация обрывается так же внезапно, как и начинается. Буш поворачивается к стоящему у раскрытого в непроглядную ночь окна Крайнгольцу. На горизонте полыхают зарницы.
— Ты должен срочно покинуть Пейл-Хоум, Ганс.
— Может быть, — медленно отвечает
— Преувеличиваю? А поведение этого мерзкого типа Хьюза? Ведь что он только не творил, чтобы пронюхать о твоих секретах!
— Он никогда не был за «высокой оградой» и, значит, ничем повредить не может.
— А чья-то попытка пролезть в лабораторию?
— Не удалась!
— Но она была. Кому-то все же нужно было совать нос в твои дела. Ну, а отказ в финансировании после того, как тебе оно было обещано? А внезапное, без предупреждения отключение электроэнергии?
Крайнгольц протестует уже менее уверенно.
— Может быть, это просто цепь обстоятельств, странно совпавших, может быть…
— А это? — не на шутку нервничает доктор. — А это тоже совпадение? почти выкрикивает он, поспешно вытаскивая из жилетного кармана маленькую записочку.
— Что это?
— Послание, которое мне вручили недавно. Прочти!
«Послание», полученное доктором Паулем Бушем, не претендовало на изящество стиля, но было весьма красноречивым.
«Эй ты, старая обезьяна!
Если ты еще хоть раз зайдешь в Пейл-Хоум к Крайнгольцу, пеняй на себя, — будешь иметь дело с ребятами босса Джеймса.
Свирепый Джо».
— Пауль, почему ты мне не показал этого раньше?
— А что бы ты сделал? Пошел бы бить физиономию этому «свирепому Джо», которого ты не знаешь? Или, еще того хуже, заявил бы в полицию?
— Пауль, зачем ты шутишь такими вещами? Ведь ты прекрасно знаешь, что они способны на все. Когда ты получил записку?
— Пять дней тому назад.
— Ты с ума сошел, Пауль! Зачем ты приезжал сюда!
— Ганс! — гневно кричит старик. — Ты замолчишь когда-нибудь?
Крайнгольц тихо говорит.
— Спасибо, Пауль. Я конечно, знаю, что ты настоящий друг, что ты не хочешь оставить меня в такие дни одного, но…
Рояль заглушает его голос.
Буш играет с подъемом, с мастерством большого, одаренного музыканта. Играет одну за другой вещи бравурные, задорные, преисполненные огромной внутренней силы.
Гроза приближается. Глубоко внизу озеро все чаще окрашивается ослепительным фиолетовым блеском.
В холл врывается порыв ветра и тушит свечи.
— Спасибо тебе, Пауль. Мне было очень хорошо в эти несколько минут, говорит Крайнгольц. — Я забыл обо всем на свете и слушал тебя, как всегда, с упоением. Спасибо!
— Ну вот, а ты говорил, чтобы я не приезжал в Пейл-Хоум, — весело отвечает Буш.
— Ты все шутишь, Пауль. С этой бандой
— Смерти? — доктор становится серьезным.
— Я прожил много, Ганс, и, конечно, боюсь смерти, но боюсь несколько особенной боязнью, — ну, вот примерно так, как боюсь, что кончается уже концерт, который принес мне столько возвышенного наслаждения. Да, жизнь для меня — наслаждение. И чем сильнее это наслаждение, тем больше боязнь смерти. Ведь жизнь не концерт — она не повторится.
Весь холл на миг озаряется розовым светом. Оглушительный грохот раздается совсем близко, и еще долго после него слышатся затухающие раскаты грома, а когда, наконец, все стихает, в наступившей тишине неумолчно трещит телефон.
— Ага, еще не отключили, — смеется Крайнгольц и выходит в кабинет.
— Пауль, вызывают тебя.
Переговорив по телефону, доктор начинает собираться.
— Что случилось, Пауль?
— Вызывают к больному.
— Куда?
— На ферму к Стиллу.
— К Стиллу? Странно!
— Что же здесь странного? Беда может приключиться со всяким.
— Откуда они узнали, что ты в Пейл-Хоум?
— Вот уж не знаю. Наверное, позвонили в Гринвилл, и там сказали, что я выехал к тебе.
— Стилл сам звонил?
— Нет.
— Кто-нибудь из его семьи?
— Нет. Я не узнал по голосу, кто звонил.
— Пауль, мне не нравится этот вызов.
— Нервы, Ганс, нервы. Нельзя же бояться каждого телефонного звонка. Откуда это у тебя? Я тебя знал не таким!
— Я о тебе беспокоюсь, Пауль. Может быть, тебе лучше не ехать?
— За все тридцать пять лет моей врачебной практики, мой друг, еще не было случая, чтобы я не выехал на вызов к больному. Мне нужно ехать — это долг врача!
— А если это ловушка?
— А если больной умрет без моей помощи?
— Хорошо, Пауль, я поеду с тобой.
— Не говори глупостей, Ганс. Тебе нельзя оставить Пейл-Хоум ни на минуту. Ну, Ганс, до завтра!
Доктор вышел. Крайнгольц подошел к окну кабинета и настороженно стал прислушиваться к звукам тревожной ночи. Раскаты грома становились все глуше и отдаленнее. Порывистый ветер вдруг унялся и стало слышно, как застучали по крыше первые крупные капли дождя.
«Промокнет. Не успеет дойти до фордика и непременно промокнет, подумал Крайнгольц. — Почему он так долго бредет? А может быть, он уже отъехал? Нет, не похоже, не было слышно тарахтения его фордика».
Волнение Крайнгольца усиливалось. Он уже не мог спокойно стоять у раскрытого окна и выбежал на веранду. В нарастающем шуме дождя он услышал сухой короткий треск и бросился к воротам.
У ворот стоял фордик Буша.
На крики Крайнгольца никто не отозвался. Он обежал вокруг машины, заглянул внутрь, снова подбежал к калитке и здесь, при вспышке молнии, увидел Буша. Потоки ливня успели промочить одежду, и она облепила его тощее тело, неподвижным комочком приткнувшееся у ворот.