«Защита 240» (с илл.)
Шрифт:
Может быть, надо снова засесть в «фарфоровом зале» в Славино и там… Да, а ведь в Славино изумительные опытные «поля под стеклом», именно там проводится изучение влияния искусственных источников света на рост растений. Тайну биоксина надо искать там, в Славино… Славино. Михаил с удовольствием повторил ласковое название издавна полюбившегося ему городка. Там, в филиале института, пришли первые удачи в работе. Говорят, Леночка начала интересную работу по направленной изменчивости, и это может помочь… Но почему она не ответила ни на одно письмо, почему?..
— К
— Сергей! Старый бродяга. Здоров!
— Привет, Миша, привет!
— Ты когда приехал?
— Сегодня утром.
— И только сейчас показался!
— Не мог раньше. За это время я уже успел побывать в десяти местах.
— Да сядь ты хоть на минутку. У тебя какой-то взбудораженный, воинственный вид.
— Воинственный, говоришь? — Резниченко удобно расположился в кресле у пульта, вынул папиросу и, старательно разминая ее, продолжал: — Ты прав, воинственный. Я решил воевать. Решил бороться до конца и, думаю, мне удастся… Михаил, — Резниченко пододвинулся ближе к Бродовскому, почему-то оглянулся по сторонам и заговорил приглушенным голосом. Михаил, ты не думаешь, что есть люди, очень сильные люди, которые делают все для того, чтобы наша страна оказалась не подготовленной к борьбе в эфире?
— Сергей! Ты хорошо подумал прежде, чем сказать это?
— Разве и с тобой я не могу быть откровенным?
— Можешь. Но вот думать так ты не должен. То, что отклонили твой проект защиты, еще не значит…
— О, многое значит! Многое. — Резниченко встал, подошел к двери, резко швырнул в урну окурок и быстро вернулся к Бродовскому. — Подумай, Михаил, я еще раз хочу предложить тебе сотрудничество со мной, хочу еще раз напомнить, что ты прежде всего радиофизик.
— Спасибо.
— Не иронизируй. Ты отлично понимаешь, о чем я тебе говорю. Ты разбрасываешься, увлекаешься частностями.
— Я ищу общие закономерности.
— И углубляешь работы Зорина.
— Ну, конечно, ведь его открытие…
— Вот, вот! Его открытие! Все мы своими плечами подпираем его открытие, все мы…
— Сергей! Да что ты говоришь! Ведь мы, молодые ученые, развиваем советскую науку. Каждый из нас стремится внести свой вклад. Вспомни, как открытие Попова облетело весь мир и как тысячи ученых, техников, радиофизиков и, наконец, просто радиолюбителей развивали его. Так и открытие Зорина. Развивая его, мы…
— Остаемся чернорабочими в науке.
— Сергей!
— Да, да, чернорабочими. Не делай страшных глаз и, самое главное, не вздумай жалеть меня: «Ах, свихнулся друг. Надо направить его на путь истины!» Чушь! Мне жаль тебя. Да, да, жаль! На таких, как ты, вырастает слава зориных и сибирцевых. А я не хочу, ты понимаешь? — глаза Сергея потемнели, он вплотную приблизился к Бродовскому и почти шепотом закончил: — Не хочу!
Резниченко подошел к установке, все еще светившейся десятками разноцветных лампочек, резким движением откинул назад свои пышные волосы. На его крупном, властном лице лежали цветные пятна света, глаза блестели, и теперь он говорил громко, порывисто.
— Я
— Осторожно, Сергей… позади аппаратура.
Резниченко вернулся на землю. Он взглянул на каркас с аппаратурой, осторожно сделал шаг от нее и довольно долго молчал. Ему стало ясно Михаил не пойдет за ним. Вспышка злобы и чувство горечи и одиночества ворвались в душу разом, смятенно и беспокойно. При всей своей воинственности и упрямом желании победить во что бы то ни стало ему было страшновато оставаться одному. Он выжидательно посмотрел на Михаила. Бродовский сидел у пульта. Лицо его выражало большую озабоченность. «Михаил безнадежен, — твердо решил Резниченко. — Ему не понять, не понять никогда!»
— Сергей! — Бродовский произнес это тихо, не меняя позы и выражения лица, продолжая бесцельно смотреть на приборы. — Сергей, ты не прав.
Резниченко не расслышал, а может быть сделал вид, что не расслышал сказанного Михаилом, подошел к установке и без тени участия спросил:
— Как у тебя дела?
— Плохо.
— Плохо? — переспросил Резниченко, и в его голосе прозвучала радостная нотка.
— Да.
Бродовский поднялся и пошел к установке, вздохнул и стал выключать приборы один за другим. Погасли цветные огни, утих мерный шум моторчиков, установка замерла.
— Сегодня закончился последний этап намеченной работы и — никаких результатов. Теперь мы уже перепробовали все, весь диапазон частот, который способна генерировать наша аппаратура, и цитологические исследования не дали ничего. Тайна образования биоксина в клетках растений остается нераскрытой.
— Ну, и что же дальше?
— Думаю, надо брать пример со старика. Он правильно сделал, что переехал в свое время в Петровское, ближе к природе.
Резниченко презрительно усмехнулся.
— Ты тоже собираешься в Петровское?
— Нет, там не то, что мне нужно. Я хочу попробовать вести работы, так сказать, снизу. Хочу опять начать с простейших, с бактерий, и постепенно подбираться к растениям. Мне нужен и «фарфоровый зал» и оранжереи, в которых применяется электролюминесценция. Думаю, надо перебазировать свои работы в Славино.
— Предлог неплохой, — саркастически скривил губы Резниченко.
— То есть как предлог? — не понял Бродовский.
— Не думай, Михаил, что я ребенок.
— Да ты о чем?
— О твоем повышенном интересе к «усовершенствованию растений», — злобно ответил Резниченко.
— Дурак, — спокойно сказал Михаил.
В полуоткрытую дверь лаборатории тихонько вошел академик Зорин и с недоумением посмотрел на своих учеников.
— Простите, простите, молодые люди. О каких дураках здесь идет речь?
— Викентий Александрович!
Резниченко подчеркнуто вежливо поклонился Зорину и отошел к окну, стараясь скрыть свое волнение.
Бродовский пододвинул кресло старому академику. Зорин тяжело опустился на него, поставил между колен свою массивную палку с костяным набалдашником и оперся на нее подбородком.