Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони
Шрифт:
Так что у бедного Бориса теперь даже срок давности не шел. Он и так большой, по этому составу – пятнадцать лет. А если дело приостановлено, то и течение срока давности также приостанавливается.
– А как, по вашему опыту, выдаст его Венгрия или нет? – спросила Ольга.
– А зачем бы они его арестовывали? – вопросом ответил следователь. – Не выдают только в двух случаях.
Логично. Адвокат и сама их знала наизусть. Если в стране выдачи есть смертная казнь. И если преступление, совершенное запрашиваемым, не является преступлением в стране, где
– Венгры вообще самая дисциплинированная страна в Интерполе, – все же ответил на ее вопрос Колышкин. – Так что, глядишь, месяца через три вы своего подзащитного у нас навестите.
– Да уж, обязательно, – подтвердила Шеметова.
Наконец, следователь начал посматривать на часы: рядом с его устрашающим печатным агрегатом лежали пачки документов.
Пора было прощаться.
– Так что будем дальше делать? – задала Ольга риторический вопрос.
– А вот приедет Борис Викторович Семенов – и будем думать. – После чего неожиданно спросил: – А вы-то как планируете работать? – Подтекст про пачки баксов и летающие под потолок следственные дела был очевиден.
– По профессии будем работать, – твердо ответила Шеметова. – По позиции, как положено. Никакой халтуры не будет.
Владимир Евграфович Колышкин скептически хмыкнул. Значит, не поверил. Ладно, пусть не верит. Пока.
Вечером в одиночку сходила в кино, но, переполненная сначала мыслями о деле, а потом – о своей несчастной женской доле, ничего из просмотренного не запомнила.
Потом пошла поужинать.
Ее, уже подкрашенную и модно одетую, сразу выделили и оценили. Симпатичные представители мужского пола дважды попытались завязать знакомство. Однако печальная Шеметова решительно отвергла все поползновения.
Уже из номера не выдержала – ведь собиралась первой не звонить! – и набрала номер Багрова.
Он ответил сразу. Лучше бы не отвечал: неподалеку слышался веселый женский голос, что-то настойчиво повторявший.
– Ты занят? – спросила она.
– Немножко, – ответил он. Понятное дело, не вагон же разгружает. – Я тебе перезвоню, как освобожусь, – сказал Багров.
– Как хочешь, – сказала Шеметова и положила трубку первой.
Потом она поплакала, сколько положено. Потом позвонила Галке, институтской подруге.
– Ты понимаешь, – всхлипывала Шеметова. – Он со мной разговаривает, а она рядом чего-то спрашивает. Три раза подряд.
– Выходит, дура, раз с первого не понимает, – резонно ответила Галка.
– Ну и как же Багров с ней общается? – риторически спрашивала Ольга. – Если она дура?
– А ты считаешь, мужчины с женщинами мозгом общаются? – удивилась шеметовской отсталости подруга.
Последней, чей номер она набрала, была Марина Томская. Только что пережившая нечто подобное, виолончелистка-математик была мягка и предупредительна,
– А с чего ты вообще взяла, что он тебе изменяет? – спросила она.
– Я слышала женский голос собственными ушами.
– Ну и что? Он же обои менял. Волик рассказывал. А малярши почти все женщины. К тому же всегда в краске.
Добрая Марина пыталась всячески развеять сомнения подруги, стараясь перевести разговор на предстоящую совместную поездку в старинные ганзейские города Любек и Гамбург. Но успокоить не смогла.
Ольга часа два не спала, ожидая звонка Багрова. Так и не дождавшись, выключила свет и положила голову на мокрую от слез подушку.
Сны ей в ту ночь тоже снились плохие.
Москва. Начало суда над преступной компанией и Немцовым-младшим
Тем временем у Багрова шла к кульминации работа с малолетним наркоманом, которого обвиняли еще и в убийстве.
Много чего было сделано по профессии – Олегу Всеволодовичу было с чем идти на процесс. Не меньше времени он отдал для словесного утешения несчастной мамаши. Та совсем потеряла голову.
Как-то позвонила ночью, рыдая: кто-то ей сказал, что к несовершеннолетним наркоманам-убийцам теперь разрешают применять высшую меру наказания.
Здесь утешить было просто. Багров поклялся, что никогда и ни при каких обстоятельствах несовершеннолетний преступник, даже самый ужасный, не может быть наказан суровее, чем десятью годами заключения.
Зато гораздо чаще плачущая Немцова звонила и жаловалась на то, что опровергнуть было невозможно. Что она пахала всю жизнь, и непонятно зачем. Что любимый мальчуган, такой веселый и такой смешной в детстве, стал неадекватен, как сломавшийся робот: никаких интересов, кроме кайфа. Никаких обязательств ни перед кем.
Доминировал же рассказ про то, как она, ожидая сына, открыла дверь, а там один Кинг. А сына нет. Почему-то эта история сильнее всего давила на психику вроде бы много чего повидавшего адвоката.
Тем не менее, он не жалел времени на свою доверительницу, утишая ее душевную боль своим мягким, проникающим в душу, баритоном.
(Вообще-то доверителями и доверительницами принято называть клиентов адвоката по гражданским делам. По уголовным они именуются подзащитными. Но Немцова-мать была в полном смысле слова доверительницей Олега Всеволодовича.)
Отец подзащитного тоже несколько раз звонил. Несмотря на то что, в отличие от бывшей жены, вопросы задавал только по существу, в его голосе чувствовалась такая же тоска. Для него Витя был тем единственным, что связывало Немцова-старшего с будущим. Сейчас же его будущее померкло и скоро грозило вообще растаять в дымке.
Однако чем дольше Багров занимался этим делом, тем больше испытывал оптимизма. Хотя однажды задумался, чем займется мальчик, если его, даст бог, удастся нечеловеческими усилиями освободить. Наиболее вероятный ответ был печален. Настолько печален, что зародились мысли о тщетности любых усилий.