Защитник Драконьего гнезда. Том второй
Шрифт:
— Так и должно быть, - успокаиваю ее я. – Это не волк?
— А кто?
Еще один вой, в другой стороне.
— Он называет их духами – те, кто когда-то владел магической силой и не смог уйти после смерти.
— Они опасны?
— Только вне круга и только если попытаешься встать у них на пути. По крайней мере, так говорил Г’рах Тар.
— Ты веришь ему?
— Да. Иначе бы мы сейчас здесь не были.
Еще один вой. И еще. Протяжные надрывные завывания тянутся со всех сторон, приближаются.
Амелия, все это время стоящая в кругу,
Изабелла бросается к ней, но я перехватываю ее.
— Нет! – бросаю резкое. – Она выпила мою кровь. Кровь дракона. Для нее это не так опасно, как для обычного человека, но не бесследно. Изабелла, - Встряхиваю жену и разворачиваю ее к себе, - доверься мне.
Она хочет что-то сказать, открывает и закрывает рот, но ни звука не срывается с ее губ. Бледнее обычного, она вся дрожит, а в глазах, наполненных ужасом, мечутся отблески догорающих факелов.
Я должен выглядеть сильным, должен говорить убедительно, потому что ей это нужно. Потому что сам не уверен вообще ни в чем. Потому что этот обряд – он впервые.
Завывания совсем рядом. Кажется, стоит обернуться – и вот он, выходец из могилы, неупокоенная душа, что сотни лет вынуждена скрываться в горах, одержимая голодом и ненавистью ко всему живому. Так говорил Г’рах Тар. Добро и смирение не дают силу. Они слишком ненадежны, слишком размыты. Такую душу легко развеет даже легкий порыв ветра. Ненависть и злоба – вот сосредоточение мощи. Ненависть сподвигает человека свернуть горы, выжечь леса и поля, обратить целые народы в пресмыкающихся безвольных рабов. Ненависть способна изменить мир при жизни и способна направить силу после смерти.
— Не шевелись, - едва различимым шепотом, на самое ухо Изабелле. – Пошевелимся – нас увидят.
Теперь вся поляна затянута белесым дымом, дышать так тяжело, будто в глотку напихали тлеющих опилок.
Г’рах Тар почти исчез из поля видимости. Там, где он сидел, теперь видны лишь неясные очертания дергающейся тени. И именно к этой тени собираются другие – черные, холодные, источающие страх и отчаяние. Я бы никогда не пошел на подобное, если бы собственными глазами не видел все то, что случилось с замком безумца Фарвурда. Если бы не сны Изабеллы.
Оглушающий вопль буквально всколыхивает дымящуюся тьму – и поляна вмиг очищается от дыма.
Изабелла с глухим стоном рвется в моих руках. Но я специально разворачиваю ее так и прижимаю к себе так сильно, чтобы она ничего не видела.
Тени кружатся вокруг земляного пятна, припадают к нему, принюхиваются, выпускают полупрозрачные щупальца, которыми исследуют невидимую преграду, внутри которой калачиком свернулась маленькая девочка – лакомая добыча.
Г’рах Тара бьет сильнейшая судорога. Все еще тело будто рвется на части. Руки и ноги живут собственной жизнью, намереваясь оторваться от ненавистного им тела. На губах шамана появляется белая пена, но из горла продолжают доносится хриплые отрывистые не то крики, не то стоны.
Громче крик. Еще громче.
Пена на подбородке шамана приобретает алый оттенок.
Еще громче.
Вопль, от которого хочется закрыться и о котором не хочется помнить, потому что так не может и не должен кричать человек.
Тишина.
Дымная завеса вокруг поляны перестает двигаться, замирает.
Чувствую, как бешено бьется сердце Изабеллы, как катятся по ее щекам слезы. Чувствую, как пульсируют собственные виски, как сильно упала температура. Вижу, с каким нежеланием вырывается изо рта холодное дыхание.
Вздох – и тени, сжавшиеся до размера кулака, бросаются на добычу. Их больше ничто не сдерживает.
Темнота.
Глава тридцать шестая: Изабелла
Глава тридцать шестая: Изабелла
Это даже не ужас – это такая паника, с которой я просто не в силах бороться. Понимала, что ничего приятного тут не увижу, но думала, что справлюсь. Но не справилась. Это слишком страшно для меня. Потому что когда спиной чувствую приближение чего-то очень злого и страшного, то единственное мое желание – схватить Амелию и бежать. Или хотя бы быть рядом с ней. Обнять, прижать к себе, сказать, что все будет хорошо.
А будет ли?
Анвиль загораживает собой весь мир, не позволяет мне ни дернуться, ни даже видеть, что происходит. И в этот момент я даже… почти ненавижу его. Потому что если он и верит шаману, то я – нет. Не до такой степени, чтобы доверить ему свою дочь.
И я реву, как белуга, и рвусь в объятиях мужа, но это все равно, что пытаться подвинуть гору. Он слишком силен. Ох уж эти драконы!
А потом все стихает.
Потом наваливается такая темнота, что я вижу даже лица Анвиля, который неожиданно ослабляет объятия.
— Замри, - говорит он и исчезает.
А я даже не понимаю, что делать. Но инстинктивно выставляю руки перед собой и разворачиваюсь. Где-то там должен быть земляной круг, где-то там должна быть моя несчастная девочка. Делаю шаг, оступаюсь, шиплю от боли в вывернутой лодыжке, но иду дальше.
В стороне вспыхивает свет одинокого факела – это Анвиль.
— Никогда не слушает, - качает головой.
Зато теперь я вижу Амелию. Дочка лежит там же, где я видела ее в последний раз, но что-то изменилось, что-то не так.
Бегом к ней. На боль в ноге вообще плевать.
Падаю на колени, притягиваю Амелию к себе – и вижу, как с нее слетают мельчайшие частички пыли. Нет, не пыли – пепла.
Анвиль подходит вплотную, с силой втыкает в землю факел. Еще один в его руке. Опускается на корточки и прикладывает пальцы к сонной артерии Амелии. А я, дура, настолько не в себе, что даже не сделала этого.
Едва заметный выдох облегчения и прикрытые глаза мужа – больше всех слов в мире.
Живая, конечно, живая! Что я, глупая курица, надумала себе тут?!