Засечная черта

Алексеев Иван

Гордо, ни на кого не глядя, посетитель прошел прямо к столу, за которым сидел дворецкий, оживившийся при его появлении. Небрежным жестом остановив хозяина, бросившегося к нему со всех ног, щеголь подсел за стол к дворецкому и спросил на довольно хорошем английском:

— Что случилось, Билл? К чему такая срочность? Говорил он громко, совершенно не опасаясь, что кому-либо, кроме дворецкого, понятна его речь. Действительно, кто из посетителей этого убогого кабака, да и вообще из населения неграмотной Руси может владеть иностранным наречием? Ну не тот же мужик в сермяге, который понуро сидит за соседним столом в ожидании своей жалкой трапезы!

— У меня есть ценная информация! — возбужденно

выпалил дворецкий. — Очень ценная!

Он замолчал, выжидательно посмотрел на собеседника. Тот усмехнулся, расстегнул несколько верхних крючков своего кафтана и извлек из-за пазухи увесистый бархатный кошель. Вынув из кошеля полдюжины золотых монет, щеголь положил их на стол, но тут же накрыл ладонью:

— Рассказывай, Билл!

Завороженно уставившись на его ладонь, дворецкий сообщил о визите леди Джоаны Шелтон к английским купцам и передал содержание состоявшейся между ними беседы.

Щеголь внимательно выслушал своего друга Билла и решительно пододвинул к нему кучку золотых монет:

— Если узнаешь что-либо еще об этой леди и ее визите к государю — сообщай немедленно! Плачу вдвое. — Он поднялся и быстрым шагом вышел из кабака.

На улице его поджидали трое верховых, одетых менее броско, зато вооруженных пиками и огромными саблями, один из которых держал в поводу прекрасного вороного коня. Щеголь поспешно вскочил в седло, и все четверо вскачь помчались по кривым и узким московским улочкам.

Впрочем, по улочкам этим, да еще в сумерках, конным невозможно было особо разогнаться. А вот пешему, привычному к длительным марш-броскам по пересеченной местности, вполне можно было потягаться в скорости со всадниками на не очень длинной дистанции. Судя по всему, тот самый неприметный сермяжный мужик, покинувший кабак почти сразу вслед за щеголем, неплохо умел бегать, поскольку он почти не отстал от всадников, а до городской усадьбы Малюты Скуратова, куда всадники, как вскоре выяснилось, и направлялись, было не так уж и далеко. Проводив взглядом щеголя со товарищи, скрывшихся за воротами Малютиной усадьбы, мужик, дыхание которого участилось, но отнюдь не сбилось от весьма интенсивной пробежки, усмехнулся про себя:

— Вэри гуд, джентльмены! Все идет по плану.

И, привычно ссутулившись, он понуро побрел восвояси по темным улочкам, на всякий случай положив ладонь на короткую рукоять неказистого чухонского ножа, висевшего на поясе в берестяных ножнах.

Всесильный царедворец Малюта Скуратов-Вельский работал в своей любимой маленькой палате, запрятанной в глубине его обширного дворца. Тогда еще не было в ходу слово «кабинет», но упомянутое помещение использовалось именно так. До входа в палату, постоянно охраняемого двумя опричниками, можно было добраться, лишь миновав целый лабиринт запутанных переходов и лестниц, так что внезапно ворвавшиеся в дом враги не смогли бы быстро проникнуть в палату и захватить хозяина врасплох. Оконца здесь были настолько маленькие и узенькие, что в них не смог бы пролезть даже ребенок, к тому же их даже днем прикрывали ставни, сливающиеся со стеной, а посему практически незаметные снаружи.

Палата, естественно, освещалась свечами, которых в ней было великое множество, поскольку, во-первых, хозяин был отнюдь не стеснен в средствах, во-вторых, Малюта уже давно панически боялся темных углов, в которых ему время от времени мерещились то подкрадывающиеся к нему злодеи, то тени замученных им людей. Хотя подобные приступы суеверного страха случались у главы тайного сыска государства Российского относительно редко, на свечах он тем не менее не экономил. Близкие к нему люди знали, что лучший подарок Малюте — это канделябр, и волокли ему все ценное, что могли купить

или отобрать. Поэтому Малютина любимая палата-кабинет напоминала экспозицию музея подсвечников, каковой, возможно, и организует некий любитель-коллекционер в далеком будущем наряду с музеями утюгов, самоваров и т. д.

Малюта восседал на простом на вид палисандровом стуле с гнутой спинкой, стоившем целое состояние, и читал свитки, разложенные на специальном столике, крышка которого была затейливо инкрустирована перламутром и разнообразной драгоценной древесиной. Скуратов был всецело поглощен важным государственным делом: он изучал доносы бояр друг на друга и решал, чью сторону ему будет выгодно поддержать перед государем в том или ином случае. Время от времени он делал пометки на полях свитков белоснежным гусиным пером, обмакивая его в простую бронзовую чернильницу. Малюта вообще-то был достаточно равнодушен к роскоши и внешней показухе, но всей душой любил власть над людьми, в том числе и тайную, доставлявшую ему особое, ни с чем не сравнимое наслаждение.

От государственных дел его отвлек тихий стук в дверь. Малюта оторвал глаза от свитков, поднял голову, не выражая ни малейшего неудовольствия тем, что кто-то посмел прервать его занятие. Начальник тайного сыска понимал всю ценность вовремя полученной информации, и его соглядатаи, добыв оную, смело могли, и более того — были обязаны даже ночью поднять хозяина из постели. Принесенная весть часто на поверку оказывалась пустячной, но Малюта никогда явно не обрушивал свой гнев на горе-информатора. Он понимал, что люди не должны бояться сообщать ему добытые сведения, они не могут сами решать — что важно, а что нет, это должен решать только он сам.

На пороге палаты-кабинета возник Писарек. Он торопливо поклонился хозяину и без лишних предисловий сообщил результаты допроса гонца с Засечной черты, трусливо выданного Малютиному ведомству сегодня утром воеводами Разрядного приказа. Писарек отметил также, что он решил прервать допрос, чтобы получить указания относительно своих дальнейших действий.

Когда Писарек упомянул поморских дружинников, Малюта невольно вздрогнул и хищно оскалился, как загнанный в угол зверь. Хотя ему, главе тайного сыска, по должности вроде бы было положено в первую очередь заниматься разведкой и контрразведкой в интересах государства Российского, Малюте, как и его достойному подручному, было совершенно наплевать, произойдет какой-то там набег или нет. Естественно, что любые силовые структуры всегда нацелены на выполнение задач, поставленных перед ними высшим руководством страны.

А высшее руководство в лице государя Ивана Васильевича уже давным-давно требовало от Малюты и его команды лишь одного: тотальной слежки за населением Руси с целью искоренения крамолы, как реальной, так и мнимой. Скуратов видел основную угрозу государственным интересам не в ордах крымцев, а в собственных боярах и тех самых поморских дружинниках, которые уже один раз обыграли его на его собственном поле и ушли безнаказанными. В интересах самого же Малюты было эту позорную и довольно сомнительную историю скрыть, ибо царь никогда бы не поверил, что его подручный мог с треском провалить тайную операцию, и заподозрил бы в таком провале его, Малюты, собственный злой умысел со всеми вытекающими последствиями. Но даже если бы государь поверил, что глава тайного сыска попросту ошибся, то исход для Малюты был бы не лучше. Кому же нужен лопух в качестве руководителя тайного сыска, призванного в первую очередь обеспечивать безопасность самого царя? В общем, Малюта не мог пока в открытую отомстить проклятым поморам, но, естественно, не собирался упускать такую возможность, как только она представится. И вот, судя по всему, теперь так и случилось.