Засекреченная война

Майоров Геннадий Георгиевич

Проводились олимпиады на тему: «Пиши и говори грамотно». Митрофан Ильич Фивейский был главным организатором этих олимпиад, на которых мы обязаны были продемонстрировать свои знания грамматики, фонетики, морфологии, наш словарный запас и т.д. Василий Иванович Парнасский, Евдокия Яковлевна Успенская, Глафира Алексеевна Лапотникова, Евдокия Антоновна Иванова, Любовь Матвеевна Миранцева учили нас не только грамоте, но и культуре родной речи. Когда вёл уроки Василий Иванович Парнасский, приходили на ум строки: «Речь сладкая, как мёд, из уст его текла». Основы языка закладывались ещё в начальной школе такими прекрасными учителями, как Евдокия Антоновна Иванова и Любовь Матвеевна Померанцева.

Учили

нас не только языку – учили мыслить. «Думать надо, когда говоришь!», – требовал Сергей Иванович Горовой. Когда он вёл занятия, все хотели, чтобы этот урок никогда не кончался, звонок вызывал досаду. Сергей Иванович знал наизусть всего Пушкина, «Евгения Онегина» мог читать часами. Хорошо помню, с каким артистизмом Сергей Иванович декламировал стихотворение Лермонтова «Родина». Всегда носил один и тот же светло-серый костюм. Жизнь его сложилась трагически. Горько об этом писать, но в годы оккупации он и его жена Зинаида Дубровская, директор областной библиотеки, «сотрудничали с немцами», а их приёмный сын Октан был редактором оккупационной газеты «Речь» и сбежал вместе с фашистами.

После войны их с женой на работу не брали, они бедствовали. Сергей Иванович вскоре умер и никто его не хоронил.

Митрофан Ильич Фивейский происходил из семьи священника, был тонким знатоком русского языка, учил культуре речи и культуре вообще. Он утверждал: «Чтобы быть учителем, прежде всего нужно знать русский язык». Он, как я уже говорил, называл свой предмет «изящная словесность», а не русский язык и литература.

В пятых классах русский язык вела Мария Васильевна Костина, жена нашего директора. Это было уже новое поколение учителей – выходцев из рабочей среды. Она окончила педагогические курсы, училась заочно. Конечно, знаний у неё было меньше, чем у «стариков», и старшие, хорошо

образованные коллеги, много ей помогали, ходили к ней на уроки. В послевоенные годы я много раз встречался с Костиными. Их сын Коля стал директором завода приборов. Много раз он говорил: «Мои мама и папа учили Зелика Ароновича!»

Был у нас в школе замечательный учитель физики Николай Иванович Пахомов – статный брюнет с красивым баритоном. Он создал большой, хорошо оборудованный кабинет физики. Каждый ученик обязательно должен был принести в кабинет «вещицу» – болт, какую-нибудь деталь… На примере работы этих «вещиц» он объяснял нам законы физики. Он всегда говорил: «Физика – она кругом! Вот вы едете в трамвае – и это тоже физика!» Некоторые его ученики из нашей школы тоже стали учителями физики, например, замечательный преподаватель Борис Иванович Внуков (любимый педагог моей дочери).

В 1937 году в один день арестовали Николая Ивановича Пахомова и учителя математики Артемия Даниловича Судзиловского. Александра Николаевна, жена Николая Ивановича Пахомова, бедствовала в оккупации, а сын их Колька сотрудничал с немцами и вместе с ними сбежал. Только в 1955 году Николая Ивановича реабилитировали. Выдали справку, что он

восстановлен во всех правах. Когда он вернулся, то получил место учителя в Красненской средней школе недалеко от Ельца. Потом сын Колька нашёлся в Америке, прислал посылку… Николай Иванович разволновался, его сердце не выдержало, и он умер.

Вместо Николая Ивановича Пахомова в нашу школу пришёл новый учитель физики – Михаил Николаевич Башкатов. По-прежнему работал кабинет физики, мы приносили новые «наглядные пособия». Михаил Николаевич был страстным астрономом, мог часами рассказывать об устройстве мироздания, звёздах, знал и любил художественную литературу, связанную с этой тематикой. Рассказывал он нам и об астрологии. Семьи у него не было, всё своё время он посвящал нам, своим ученикам. Когда по молодости он собрался жениться, его мать сказала, что такой женщины, как она, ему не найти, а другой не нужно. Из-за матери он остался в оккупации, а после того как

немцы были изгнаны, работал в институте усовершенствования учителей.

Вместо репрессированного Артемия Даниловича Судзиловского пришёл новый учитель – Анатолий Алексеевич Марышев. Он считал, что математика – это главное и в жизни, и в учёбе, требовал знания формул наизусть. Дисциплина на его уроках была железная, все его боялись и все учились на совесть.

Историю в нашей школе вели учителя Мишин (имя–отчество не помню) и Екатерина Никифоровна Щаулина («Катя»). Она приехала с Дальнего Востока с дочкой, тоже Катей. Екатерина Никифоровна водила нас на экскурсии, от неё мы узнали много об истории нашего города, замечательных земляках. Уроки её были интересными, а личная жизнь – несладкая. Говорили, что первого мужа её, командира дивизии, на Дальнем Востоке расстреляли. В Орле она снова вышла замуж – за директора одной из школ, но его репрессировали. После войны она стала заведующей городским отделом народного образования. В 1951 году она назначила меня учителем

в 26-ю школу и сказала: «Зелик, помнишь нашу седьмую школу, как там работали учителя? Вот так надо работать!»

Помню учительницу химии Елену Васильевну Акимову («Леночку»). Любила она задавать задачки, а в конце урока частенько говорила: «А на прощанье решим задачечку!» Двойки не ставила, вместо этого говорила: «Ответишь отдельно, я спрошу».

После девятого класса, когда я записался в пехотную школу, она встретила на базаре мою маму и рассказала ей об этом, посоветовав оставить эту затею, так как вначале надо обязательно получить аттестат зрелости. На уроках всегда были какие-нибудь опыты, и она говорила: «Химия без опытов не бывает! Вся жизнь наша – это опыты!»

На третьем этаже около зала располагалась постоянная выставка рисунков и чертежей, причём выставлялись и хорошие, и плохие работы. Учитель рисования и черчения Константин Сергеевич Андросов – хороший художник, строгий наставник, но человек ехидный. Старшеклассники звали его Транспортир Линеич. Ставит, бывало, двойку и говорит: «Возьму твои работы на выставку!» К слову, он был одним из основателей Орловского художественного училища в Ельце (там дали помещение).

Был у нас отличный преподаватель музыки – Семён Савельевич Чернышов. Особенно мне запомнилось, как мы разучивали марш Чемберджи «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а он аккомпанировал нам на скрипке. Интересно, что по его утверждению и в пении главным критерием была мысль! «Голос голосом, но главное – это голова!», – так он любил говорить.

В школе работали духовой, струнный и джазовый оркестры. Были два замечательных учителя физкультуры – Василий Владимирович Никитин и Георгий Иванович Львов. В прошлом оба известные орловские спортсмены: Никитин – легкоатлет, а Львов – тяжелоатлет. О спортивной жизни школы надо сказать особо. Все до одного ученики школы имели значки ГТО первой и даже второй ступени. В довоенное время каждая школа имела футбольную команду. У нас были свои кумиры: «Котя Левый Край» – Ларин, «Вратарь Динамо» – Пимашкин, защитник «Мишка Бэк» – Банк. Я тоже играл за школьную сборную правым защитником и был даже запасным в сборной города. Кличка у меня была немножко обидная, особенно для еврея, но довольно оригинальная – «Сало» (худобой я и тогда не отличался). Был у нас один зал, который служил и зрительным, и спортивным; имелись спортивные снаряды – шведская стенка, конь, кольца, турник и т.д. В школьном дворе тоже были снаряды, в том числе гигантские шаги – на переменах мы бросались «кто быстрее!» на эти снаряды. Василий Владимирович говорил: «Спортивная форма – дело святое», в школе нам раздавали майки, футболки… Любили устраивать «пирамиды» и так называемые «мимансы» – с помощью движений рук и ног показывали слова «Ленин», «коммунизм». У старшеклассников, как правило, были коньки-хоккейки, лыжи. 8-9 классы