Застава
Шрифт:
– Спасибо. С огромным удовольствием.
К моему удивлению, в этот раз Беккер ждал меня не в своем кабинете, а в небольшом зале, судя по количеству лестничных пролетов расположенному где-то глубоко в подвале. Дверь в этот зал была стальная, толстенная, будто в бомбоубежище, а каменные стены еще и обшиты стальными полосами. В общем – тут можно было испытывать что-то очень взрывоопасное. Под потолком висели блестящие стальные рефлекторы, под которыми сияли ослепительные электрические лампы. Учитывая все понятные сложности с электричеством в Центруме – роскошь.
Но бомб в этом помещении не было. Имелся
– Это что? – спросил я с интересом.
Беккер пристально смотрел на меня.
– Честно, не знаю, – сказал я. – Можно потрогать?
– Трогай, – разрешил Беккер.
Я коснулся одной трубочки, надавил. На вид она казалась совсем хрупкой, будто сделанной из фольги… всплыло в памяти давнее глупое детское развлечение – туго обмотать палец фольгой от шоколадки, закрутить один конец и получается игрушечный «бокал», из которого даже можно пить лимонад. Но эта трубочка была крепкая, не проминалась, лишь чуть подавалась под давлением, уходя вглубь кома. Я убрал руку – трубочка вернулась на место. Весь ком шевельнулся от моего движения, он был очень легким. И еще – я ощутил слабое покалывание в кончиках пальцев. Будто электрическое, но оно некоторое время держалось и после того, как я отпустил трубочку.
– Это делается не так, – сказал Беккер. Подошел ближе, надавил на ком с одной стороны, с другой… Трубочки стали складываться, вращаясь вокруг незаметных осей, скользя друг по другу. Беккер убрал руку – ком вновь ощетинился во все стороны. – Правильно нажимая с нужных сторон, можно сложить это в небольшой контейнер.
Беккер развел руки, показывая объем, который получится. Выходило компактно – как шкатулка или толстая книга.
– Это детонатор? – понял я.
– Он самый, – кивнул Беккер. – Наверное, правильнее было бы назвать его антенной… но название уже прижилось. Хотя по большому счету никто не знает, что это такое. Он раскладывается и складывается. Плавает в воде, удельный вес низкий. Довольно прочный, хотя не сомневаюсь, что его можно сломать, мы просто не пробовали. Ничего не излучает. Не проводит электричество.
Я удивленно посмотрел на него.
– Да, пальцы покалывает, – уныло согласился Беккер. – Почему – непонятно. Агент нес его без всякой защиты и брал голыми руками, так что мы полагаем, что это неопасно. Если вдруг облысеешь или утратишь потенцию – сообщи, мы будем осторожнее… Иван, ты ничего об этой штуке не знаешь?
Я покачал головой.
– Куда ее можно приделать?
Я снова покачал головой. Предположил:
– В музей современного искусства? В дизайнерскую квартиру вместо абажура?
– Исследовать бы его хорошенько, – мечтательно сказал Беккер. – На Земле… Но на Землю мы его не повезем ни в коем случае, разумеется. Видимо, подгоним с Земли кое-какую аппаратуру и попробуем изучать очень быстро, прежде чем она сломается. Рентгеновский
– Что показал?
– Да ничего, трубочки как трубочки. И ультразвук ничего не дал, правда, сканер накрылся за три минуты.
Он помолчал, вздохнул:
– Ладно, не буду больше задерживать. Это я так, больше от отчаяния… Да, трубочек, если тебе интересно, ровно триста пятнадцать.
– А что это значит? – спросил я, подумав.
– Триста пятнадцать – это число Цукермана и число харшад, – сказал Беккер, удивленно приподняв бровь, будто я сообщил, что не умею считать до десяти. – А еще – это количество верхних треугольных матриц с ненулевыми строками!
– И что все это такое? – поразился я.
– Да ничего, – вздохнул Беккер. – Любое число что-нибудь да значит в математике, просто наши аналитики старательно изображают работу мысли, отрабатывают свои оклады… Хотя, по-моему, они просто заглянули в «Википедию».
Он невесело хохотнул и махнул рукой.
– Ладно, Иван. Надумаешь что-то умное – зови.
– Берндт, а можно мне навестить наших? – спросил я.
– Можно, – легко согласился Беккер. – Только тогда расскажи им всем про эту штуку, ладно?
К моему глубочайшему удивлению, мое появление ни у кого из наших особой радости не вызвало. Скорее – настороженность.
Старик – так даже демонстративно приподнял бровь, когда я вошел в его камеру. Порасспрашивал о допросах, сказал, что сам он общался с какой-то женщиной, вежливой, но упорно клонящей к тому, что не может начальник заставы, даже такой разболтанной, как наша, не знать, кто из его подчиненных предатель. Про детонатор выслушал с любопытством, пожал плечами, сказал, что никогда такой ерунды в Центруме не видел и видеть не желает. А потом демонстративно зевнул, после чего я встал и откланялся.
Сказать, что я был зол, – это сильно преуменьшить. Он что, считает, что я работаю на службу безопасности пограничников?
Ведьма была радушнее, но погружена в свои мысли. Выслушала, покивала, мрачно сказала, что, по ее мнению, никого из нас уже не отпустят, «разве что тебя, Иван, ты у них почему-то на особом счету». В общем, разговор тоже не сложился.
Скрипач был повеселее, но меня почти не слушал. В основном – жаловался на своего следователя, на неуважительное отношение, на плохой ужин, на скрипучую кровать. По-моему, и ужин был хороший, и кровать под ним не скрипела. Но я не стал спорить. Рассказал про детонатор (никакой реакции), раз уж этого хотел от меня Беккер, и ушел.
Конвойные-китайцы отвели меня к Иван Иванычу – вот тот искренне обрадовался и довольно заинтересованно обсудил со мной и детонатор, и вопрос – почему мне разрешают такие вольности, как осмотр улик и хождение в гости. Пожалуй, с ним я бы поболтал и больше, но за окном темнело, а от меня явно хотели, чтобы я обошел всех.
Дед при моем появлении пришел в восторг и кинулся на шею. Похоже, за себя он ничуть не беспокоился, значит – вины никакой не испытывал. Это меня искренне обрадовало. О допросах и детонаторе мы поговорили довольно долго, правда, мальчишка обиделся, что ему не показали такую забавную вещь. Зато он гордо похвастался новыми джинсами, которые ему выдали взамен испорченных в процессе перевозки…