Застава

Лапицкий Денис Брониславович

«Вы все умрете», припомнил он слова вражеского офицера, сказанные им при прошлой встрече, и усмехнулся. «Это так. Но ты все равно умер раньше, и не будешь торжествовать победы».

Словно взбешенные смертью офицера, лигиррийцы с новой силой ринулись вперед — и Харан понял, что строй рушится. Пехотинцы рубились все также неистово, лучники всаживали в людскую массу стрелу за стрелой, и редко какая не находила цели — но имперские бойцы падали один за другим, а уцелевшие отступали шаг за шагом, постепенно поднимаясь выше по холму. Но поднимаясь выше, они уже не могли перекрывать

всю ширину дороги, и с минуты на минуту масса лигиррийцев могла взять их в клещи… Вот уже две группы лигиррийцев, сделав бросок, отсекли жалкие остатки лучников и пращников от пехотинцев… Они же режут их там сейчас, режут, как скот! Уперевшись спиной в гранитный валун, выступавший из холма, словно спина чудовищной черепахи, Харан рубился с наседающими на него лигиррийцами… Проклятье, где же обещанная Энвальтом помощь?

Откуда-то сбоку Харана выскользнуло копье. Стремительно, словно атакующая змея, широкий наконечник ударил в голову наседавшего на Харана пехотинца, ломая лицевые кости, превращая лицо в кровавую маску, и мгновенно убрался назад. Еще один выпад — и другой лигирриец с развороченным животом падает на землю. И еще один. И еще. В удушающей смеси запахов крови, пота и железа, висевшей в сыром осеннем воздухе над полем боя, Харан различил смрад начавшего разлагаться тела — тяжелой и не слишком уверенной поступью, прикрываясь иссеченными щитами, мертвецы шли вперед. Копья пронзали закованных в железо лигиррийцев, словно остроги — блестящих серебром чешуи рыбин, короткие пехотные мечи вспарывали плоть, проникая между пластинами доспехов — а удары лигиррийцев не причиняли мертвым воинам заметного вреда.

И несколько минут спустя, обливаясь кровью, объятые ужасом перед мертвыми воинами, лигиррийцы начали откатываться назад — сначала медленно, стараясь сохранять строй, потом все быстрее, быстрее… И вот они уже бегут, обратившись из войска в беспорядочную толпу. Редкие группы, возглавляемые командирами, еще пытаются оказывать организованное сопротивление, но таких групп все меньше и меньше… А мертвецы преследуют отступающих врагов по пятам, поражая их в спину без всякой жалости.

Солнце едва прошло зенит, когда все было кончено.

* * *

— Как же нам теперь быть, Энвальт?

Маг, который, нахохлившись, сидел около костра, молчал.

— Мы не дали им пройти, Харан, — сказал он некоторое время спустя. — Понимаешь — ни один лигирриец не смог пройти через нашу заставу.

Из всего отряда уцелели только Харан и Энвальт — остальные девять человек, выжившие в утренней бойне, навеки уснули прежде, чем солнце начало клониться к закату. Харан похоронил их на вершине холма, выкопав неглубокую общую могилу.

Говоря с Энвальтом, Харан старался не смотреть влево — там, словно темные тени, застыли мертвецы.

— Но что мы будем делать теперь? Твое заклятие слабеет, скоро ты уже не сможешь их контролировать — как нам быть, Энвальт? Если они разбредутся по округе, это будет похуже лигиррийцев…

— Я уведу их, Харан.

— Уведешь? Куда?

Энвальт кивнул в сторону болота.

— Да ты что, с ума сошел? Даже

и не думай…

— Отдавший Кровь Сердца все равно не выживет, — продолжал маг, словно и не слыша возражений. Харан знал этот тон — когда Энвальт говорил так, его уже нельзя было переубедить. — Но мне понадобится твоя помощь, Харан…

— Помощь? — эхом откликнулся Харан.

— Чтобы пробудить павших, нужна большая жертва. Чтобы упокоить, нужна жертва не меньшая. Когда мне надо было поднять бойцов, у меня не оставалось ничего, кроме своей крови. Поэтому чтобы упокоить их, мне тоже нужна кровь…, — маг посмотрел в глаза Харану. — Твоя кровь.

Что? Они выжили в чудовищной бойне, одержали невиданную победу, выстояв с двумя сотнями бойцов против четырех с лишним тысяч, и сокрушили всех врагов до единого. И после этого — умереть?

— Где-то в глубине души ты понимаешь, что безподнятыхмертвых мы бы не справились. Конечно, эликсир нам здорово помог, но… Но он обладает и еще одним свойством — он делаетподнятиемертвых проще. Мне страшно говорить об этом, Харан, но я… я с самого начала предполагал этот вариант. Не смотри на меня так — ты понимаешь, что другого выхода не было. Я оттягивал это сколько мог, но… но сделать это все же пришлось.

Энвальт тяжело вздохнул.

— Но я также понимал, что наше оружие потом обратится против нас самих. Понимаешь, Харан?

— Да, я понимаю… Если не остановить мертвецов — провинция утонет в крови, — сказал Харан.

И это было правдой. Харан зажмурился, представляя себе, какой кошмар обрушится на ближайшие деревни, когда заклятие Энвальта развеется, иподнятыемертвецы выйдут из-под контроля. То, что уцелело во время войны, будет погублено — и еще неизвестно, когда Эрагг, если он одержит победу, сможет направить сюда силы для того, чтобы уничтожить своих же солдат, однажды уже отдавших за него жизни.

— Что я должен сделать? — глухо спросил Харан.

* * *

Энвальт аккуратно развернул сверток, лежавший у него на коленях, извлек нож с тонким и длинным лезвием.

Харан, сидевший у массивного гранитного валуна, распустил шнуровку куртки.

— Прощай, старый друг, — сказал Энвальт.

Маг обмакнул палец в небольшую глиняную чашечку, и темной краской вывел чуть выше сердца Харана прихотливый знак.

— Прощай, — Харан нашел в себе силы улыбнуться.

В следующее мгновение тонкое лезвие вошло в грудь чуть выше сердца, в самую середину нарисованного магом знака.

Странно, но боли не было. Перехватило дыхание, грудь обожгло, а потом пальцы начали медленно неметь, словно Харан слишком долго пробыл на морозе.

— Прости меня, — прошептал Энвальт. — Прости, если сможешь.

Харан судорожно сглотнул. Говорить он почему-то уже не мог. Струйки теплой крови выплескивались из маленькой раны, но никуда не стекали — кровь тут же засыхала и рассыпалась невесомой красно-коричневой пылью, а энергия главной животворной субстанции напитывала мага, временно возвращая ему Силу.