Застава
Шрифт:
— Ты еще не знаешь, насколько разнообразны мои умения и возможности, — уверенно произнес Моласар.
Глава двадцать пятая
Гостиница.
Суббота, 3 мая.
Время: 10.20
Радость и ликование.
Именно такие эмоции переполняли Магду. Она никогда раньше не представляла себе, как это замечательно — проснуться утром в объятиях любимого человека. Душа ее пела, не зная никаких забот. И день казался светлым и праздничным, потому что она знала, что сегодня Гленн будет рядом с ней.
Они лежали на кровати лицом к лицу. Гленн еще спал,
Она пристально смотрела на него, ожидая, что он вот-вот начнет шевелиться. Ей предстояло еще так много узнать об этом человеке!
Откуда он родом? Каким было его детство? Что он делает в этом месте? Зачем привез с собой тот страшный клинок? И почему, наконец, он сам так прекрасен?! Она чувствовала себя, как маленькая любопытная школьница, и сама удивлялась этому. Никогда в жизни она не испытывала еще такого счастья.
Ей хотелось, чтобы и отец познакомился с ним поближе. Они быстро подружатся. Хотя еще неизвестно, как он отнесется к их внезапно разгоревшимся чувствам. И к тому же Гленн не еврей... Она, правда, не знала, какой он национальности, но что не еврей — это точно. Разумеется, для нее самой это не имело никакого значения, но отец на этот счет был весьма консервативным.
Отец...
Внезапно чувство вины накрыло Магду холодной волной и смыло ее разгорающуюся страсть. Ведь пока она безмятежно спит в объятиях Гленна, упиваясь экстазом, отец сидит совершенно один в пустой холодной комнате среди голых каменных стен, окруженный дьяволами в человечьем обличье, да еще ждет встречи с существом из ада. Ей должно быть стыдно за себя!
А впрочем, почему она должна отказывать себе в удовольствии? Она ведь не бросила отца и не забыла о нем. Она никуда не сбежала из гостиницы. Он сам прошлой ночью отказался от ее помощи и не захотел уезжать из замка, даже если бы представилась такая возможность. Хотя, если бы отец согласился тогда провести с ней этот день в гостинице, она не зашла бы уже в комнату Гленна, и они не лежали бы сейчас рядом в этой уютной теплой постели.
Странно, как иногда поворачивается человеческая жизнь...
Магда твердила себе, что на самом деле вчерашний день ничего существенного не изменил. «Изменилась я сама, — думала она. — А все трудности остались такими же, как и прежде. Мы с отцом по-прежнему находимся в руках немцев — точно так же, как вчера и позавчера. И точно так же мы для них всего лишь евреи. А они — нацисты».
Магда осторожно выскользнула из-под одеяла и встала с кровати, прикрывшись тонкой накидкой. Подойдя к окну, она обмотала ее вокруг туловища. Нет, все-таки многое изменилось в ней! Многие запреты свалились с плеч, как отпадают куски присохшей земли со старинных бронзовых ваз, найденных при раскопках... Но все равно стоять средь бела дня перед окном обнаженной она не собиралась.
Магда почувствовала злобное дыхание замка еще до того, как подошла к окну. За одну только ночь его влияние распространилось до самой деревни!.. Будто Моласар протягивал к ней свои волосатые руки. Замок гордо возвышался на гранитном утесе — серое чудовище под хмурым, пасмурным небом, затянутым плотными облаками. Фундамент крепости еще окутывал постепенно рассеивающийся туман. Центральные ворота были открыты, а по верхним галереям стен ходили бдительные часовые. И вдруг Магда заметила, как из ворот появился какой-то предмет и начал быстро приближаться
Не веря своим глазам, Магда увидела вскоре инвалидное кресло, а в нем... своего собственного отца! Но только никто не толкал это кресло сзади. Он ловко справлялся с ним сам. Быстрыми сильными движениями, будто боясь куда-то опоздать, отец с довольно приличной скоростью двигался по настилу моста.
Это казалось невероятным, но с каждой минутой старик-калека все ближе подъезжал к гостинице без всякой посторонней помощи!
Наскоро растолкав Гленна, Магда начала собирать свои разбросанные по всей комнате вещи и торопливо убирать все «следы преступления». Гленн рассмеялся, увидев, как неуклюже она одевается, и стал помогать ей отыскивать различные предметы туалета. Магда же, напротив, не находила в происходящем ничего забавного. В каком-то отчаянии она, наконец, привела себя в порядок и рванулась вниз по лестнице, надеясь встретить отца еще у входа в гостиницу.
Для Теодора Кузы сегодняшний день тоже стал настоящим праздником.
Он выздоровел! Ему больше не надо было укутывать больные руки с искалеченными суставами. Он смело подставил их свежему утреннему ветру и с легкостью направил кресло к гостинице. И при этом он не испытывал ни малейшей боли или какого-то иного неудобства. Впервые за долгие годы Куза проснулся с ощущением невероятной легкости в членах. Суставы опять безукоризненно слушались его, повинуясь малейшему желанию. Но перестали болеть не только конечности, — повертев головой, он понял, что и позвонки шеи не издают больше того противного скрипа, который мучил его уже несколько лет. Создавалось впечатление, будто все его тело хорошенько смазали, и теперь оно напоминало отлаженный механизм, готовый верой и правдой служить своему хозяину. Язык был влажным — во рту вполне хватало слюны, чтобы можно было свободно глотать, не прибегая к надоевшей кружке с водой. При этом проглоченное свободно проходило по пищеводу, не вызывая ровным счетом никаких болезненных ощущений. Добрая мягкая улыбка, от которой всем окружающим становилось тепло на душе, тоже вернулась к старику, заменив гримасу боли и отчаяния, заставлявшую людей содрогаться и неловко отворачиваться.
Куза не переставал улыбаться; он хохотал, как полоумный, и никак не мог остановиться. Здоровье вернулось к нему! Наконец-то он сможет принести пользу обществу — ведь проклятая склеродерма не сковывает больше его движений, и, значит, он очень на многое теперь способен!
Слезы! В его глазах появились настоящие слезы! Когда-то, еще в самом начале болезни, ему часто приходилось плакать. Рано осознав, что болезнь вскоре возьмет свое, он часами рыдал, уткнувшись в подушку, но постепенно и слезы исчезли, а потом перестали работать и слюнные железы. Теперь же настоящие слезы вновь лились по его щекам, но это были слезы радости и упоения жизнью. Он, не стесняясь, плакал всю дорогу до гостиницы.
Поначалу Куза не понял, что хотел сделать с ним Моласар, когда положил свою тяжелую руку ему на плечо. Но постепенно ему стало казаться, что внутри его тела начались какие-то перемены. Он не знал еще, что это такое, но Моласар приказал ему ложиться спать, пообещав, что утром все будет по-другому. И профессор неплохо выспался. Обычно ему приходилось просыпаться по нескольку раз за ночь, чтобы смочить пересохший рот. На этот же раз он встал с постели позже обычного.
Встал!.. Вернее, воскрес, потому что раньше считал себя настоящим живым трупом. С первой же попытки он сел на шинели, а потом поднялся в полный рост, и ему не пришлось даже хвататься за стул или стену, чтобы не упасть. Теперь у него не оставалось никаких сомнений в том, что он сможет отплатить своей помощью Моласару. И он, безусловно, сделает все, что от него потребуется. Абсолютно все.