Застекленная деревня
Шрифт:
— Слушайте, слушайте, — усмехнулся Джонни.
Судья Шинн перестал шагать и склонился над столом, теребя блокнот и искоса глядя на Джонни.
— Простите, — извинился Джонни. — Но я по горло сыт словами.
— Я тебя не упрекаю, — кивнул судья. — Давай перейдем к делу. Предположим, я назову тебе подлинную причину моего желания включить тебя в жюри.
Джонни уставился на судью.
Старик задумчиво разглядывал его, пощипывая губу.
— Ну? — осведомился Джонни.
— Нет, — сказал судья. — Я позволю
Эдди Пэнгмен стоял на часах перед церковью. Он больше не выглядел несчастным. Эдди браво вышагивал взад-вперед, насвистывая на ходу, а его продолговатое лицо светилось от возбуждения и казалось совсем детским.
Он с серьезным видом пропустил судью и Джонни.
Дрейкли Скотт, патрулировавший церковь сзади, походил не на мальчика, увлеченного игрой, а на мужчину, который вернулся к детству, стараясь спастись от трудностей взрослой жизни. Его прыщавое лицо было мрачным, а узкие плечи напряжены.
При виде двух мужчин Дрейкли насторожился, а в его глазах промелькнула обида, которую Джонни заметил в лавке Питера Берри в пятницу утром.
— Не знаю, должен ли я пропускать вас, судья, — с вызовом заговорил он. — Хьюб Хемас говорил…
— Вот что я скажу тебе, Дрейкли, — прервал его судья Шинн. — При первой же попытке со стороны Джонни Шинна или меня позволить заключенному бежать можешь стрелять на поражение. Это достаточно справедливо?
Паренек густо покраснел.
— У кого ключ от кладовой с углем?
— Его охраняют, — пробормотал Дрейкли.
Они спустились по крошащимся ступенькам в церковный подвал. Джонни быстро моргал после яркого солнца. Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел над головой дубовые балки с остатками коры и неровными следами топора. В подвале находились старомодная угольная печь и кладовая. Дверь кладовой была слегка приоткрыта; отпертый замок свисал с выглядевшего новым крючка. Свет проникал сквозь щели в стенах.
На стуле лицом к двери с ружьем на коленях сидел Мертон Избел. Стул был частью старой сломанной церковной скамьи.
— У него кто-то есть, Мерт? — спросил судья.
— Мистер Шир.
Судья Шинн коснулся руки Джонни.
— Прежде чем мы войдем…
— Да?
— Я хочу, чтобы ты притворился, будто он тебя интересует.
— Ковальчик? Но так оно и есть.
— Задавай ему вопросы, ладно?
Джонни кивнул.
На стук судьи ответил голос священника, и они вошли в кладовую.
Единственный уголь, который увидел там Джонни, был сложен в углу маленькой кучкой, вероятно оставшейся с прошлой зимы. Но угольная пыль была повсюду. Правда, пыль пытались подмести — наверняка Ширы, — но движения заключенного разбрасывали ее снова. Стены покрывала сажа.
Единственное окошко на верху стены было недавно забито досками.
Джозеф Ковальчик сидел на краю койки, потягивая из стакана горячий чай. На складном столе были разбросаны остатки пищи. Когда они вошли, мистер Шир складывал тарелки на поднос.
— Мы отлично пообедали, — весело сказал священник. — Он попросил чай в стакане с лимоном и вареньем. Европейский стиль. Судья, вам не кажется, что он выглядит гораздо лучше?
— Кажется, мистер Шир. — Судья посмотрел на тарелки. — Знаменитые отварные блюда Элизабет?
— Кто-то должен заботиться о его телесных нуждах, — твердым голосом произнес священник. — Я бы хотел что-то сделать с этой угольной пылью.
— Вы творите чудеса, мистер Шир.
В одном из углов стоял белый ночной горшок. Священник подобрал поднос и вышел. Дверь осталась открытой.
Мертон Избел наблюдал за ними, сидя на стуле. Заключенный вздрогнул, словно только что заметил посетителей, поставил пустой стакан и начал вставать.
— Сидите, Ковальчик, — сказал судья.
Ковальчик опустился на койку, уставясь на Джонни.
На нем снова была собственная одежда — Элизабет Шир, очевидно, постаралась почистить и заштопать ее, хотя и с плачевным результатом. Серую фланелевую рубашку она постирала и выгладила. Ботинки либо оказались не подлежащими ремонту, либо отцы деревни велели их конфисковать — на ногах у Ковальчика были матерчатые шлепанцы, по-видимому принадлежащие мистеру Ширу. Бесцветные волосы были расчесаны. На лице, помимо распухшей губы, отсутствовали следы избиения.
Светлая с проседью щетина заметно отросла — Джонни подозревал, что мистеру Ширу не позволили снабдить заключенного бритвой. Темно-серая кожа обтягивала торчащие скулы, оттопыренные уши и низкий лоб с густыми бровями, под которыми поблескивали глубоко запавшие глаза. Тощая шея с болтающимся кадыком напоминала шею индюка. Руки были мозолистыми, с распухшими суставами и потрескавшимися ногтями. Он держал их между бедрами, наклонившись вперед, как будто все еще ощущал боль в паху.
Ковальчик выглядел лет на шестьдесят пять — было трудно представить, что в действительности ему лишь слегка за сорок.
— Этого джентльмена, — снова заговорил судья Шинн, — интересует ваша история, Ковальчик. Ему не раз приходилось беседовать с людьми, оказавшимися в беде. Его зовут мистер Шинн.
— Шинн, — повторил заключенный. — Мистер Шинн, что они мне сделать? — Он говорил медленно, с сильным акцентом.
Джонни посмотрел на судью. Старик кивнул.
— Вам известно, Ковальчик, почему вас посадили в этот подвал? — спросил Джонни.
Человек на койке поднял худые плечи и снова опустил их. Это был жест Старого Света, означающий: «Известно или нет — какая разница?»