Застенок
Шрифт:
– Признаться, я не совсем улавливаю… – смущенно пробормотал ценитель тонкого искусства, попытавшись выбраться из диванных объятий. Но почувствовав на плечах руки, властно препятствующие этим попыткам, плюхнулся обратно и застыл, не смея повернуть голову в сторону повелительного дива. Секретарша опустилась рядом на широкий подлокотный валик. Рук с плеч не убрала, напротив – полуобняв Романа, прижалась к нему грудью. А над ухом все звучал глубокий, бархатный голос:
– Согласитесь, картина бесподобна. К сожалению, это только копия. Подлинник находится в одной из частных американских коллекций. Автор – Дэвид
Левая рука бесстыжего дива неторопливо, но настойчиво пробиралась за воротник его рубашки. Правая нежно ерошила волосы. Роман сносил домогательства в остолбенении.
– …Концепция поистине гениальна. Картина называется, как вы уже, наверное, догадались, «Пустота». Замысел рассчитан на то, чтобы заставить зрителя сосредоточиться на абсолютной пустоте между буквами, погрузиться в это пространство незримости, немыслия, нечувствования, небытия. Это пространство и есть настоящий, подлинный мир, без лишних примесей. Пустота открывает нам совершенно иной мир, сказочно прекрасный…
Стройная ножка дива переместилась на колени Романа. Верхняя пуговица его рубашки расстегнулась, поддавшись натиску властной женской руки.
– …зритель непременно должен как бы самораствориться в этих зовущих глубинах скрытого от повседневности мира. Вы меня понимаете? – тонкие пальчики затеяли под рубашкой рискованную игру.
Роман понял, что сейчас с ним случится обычная мужская интересность, и от этого понимания моментально взмок. Мысленно он взмолился о спасении.
– …а ты, – она дышала ему в самое ухо, понизив голос до интимного шепота, – разве ты не чувствуешь, что непременно должен войти туда, раствориться в этих влекущих, сокровенных глубинах, отдать им всего себя, и ты сделаешь это…
Роман был согласен уже на все.
– Регина!
В одну секунду он был брошен на произвол судьбы и оставлен один на один со своим томительным вожделением, мокрый и растрепанный.
– В чем дело, почему мне никто не отвечает?
В открытом проеме двери напротив стоял мужчина с сердитым выражением лица. На непристойности, прерванные его окликом, он, казалось, не обратил никакого внимания. Весь его гнев был обращен на служебную нерасторопность секретарши.
– Все в порядке, Сергей Владиленович. Я на месте, – нисколько не смущенная Регина, чуть оправив одежду, усаживалась за стол.
Роман ошалело застегивал рубашку и приглаживал волосы.
– Молодой человек к вам, Сергей Владиленович, – Регина пренебрежительно махнула авторучкой в сторону Романа, как будто не его она собиралась только что изнасиловать в присутственном месте.
– Весьма рад, – Сергей Владиленович коротко кивнул Роману: – Прошу.
Роман, не глядя на Регину, поспешно прошмыгнул мимо стола.
– Присаживайтесь, – Сергей Владиленович угнездился в своем кресле.
Ему было не больше сорока. Аккуратный серый костюм, галстук, обычная, даже блеклая внешность. После эффектной, непредсказуемой и авантюрной Регины он показался Роману (с приключенческой точки зрения) полным нулем, провалом в пустоту – ту, что изображена на картине.
Роман опустился на стул напротив хозяина кабинета.
– Итак, Саломея Африканова, приятная во всех отношениях дама, обернулась весьма решительным молодым человеком, не теряющим времени даром.
Роман скромно потупил глаза.
– Ну
– Полоскин Роман. Литератор, – лаконично отрекомендовался Роман.
– Весьма рад нашему знакомству. Надеюсь, оно будет продолжено. Так. Ну, думаю, суть предложения вам в общих чертах ясна. Мы хотим видеть вас, дорогой Роман, в числе наших постоянных авторов. Полное название вы, наверное, видели на двери. Главное, как вы, конечно, догадались, кроется в двух последних словах. Тайнопись времен – это наш хлеб насущный и уникальная, не преувеличиваю, рыночная ниша. Уверяю, больше изданий с таким профилем в России пока нет. Я имею в виду, конечно, периодические издания. Книжная отрасль – не наше дело, там, как говорится, свои законы. Тайнопись времен – это звучит гордо. Сразу бьет по нервам, щекочет струнки где-то там, в потемках души. Пленяет, чарует, завораживает. А? Я не прав?
– Ну почему же… – уклончиво пробормотал Роман.
– Безусловно. Публике нужны тайны. Нужны, как хлеб. И чем древнее тайны, тем лучше. Древность сама по себе уже есть тайна превеликая. Она всегда будет влечь к себе интерес публики. А интересы публики для нас закон. Чего хочет читатель, того хотим мы. Но! – Сергей Владиленович поднял вверх палец. – Велико искусство печати. А наибольшая искусность в том, чтобы читатель захотел того, чего от него хотим мы. Вы понимаете?
– Да-да, – рассеянно ответил Роман, рассматривая корешки книг в шкафу за спиной Сергея Владиленовича.
– Нужно приучать читателя к высокому искусству. Как это сделать, спросите вы. Ведь читатель в большинстве своем хочет одного – кайфа. А мы подсовываем ему какое-то искусство. Да он и смотреть на это не будет. Вот тут-то и кроется хитрость. Мы делаем искусство реальностью. Мы не говорим, что это – искусство. Мы убеждаем читателя: то, что он держит в руках – это жизнь, самая настоящая, неподдельная, кипучая, щекочущая нервишки, богатая на сенсации, открытия века и тайны, тайны, тайны, разгаданные и замурованные. – Бубликов увлеченно рубил ладонью воздух.
– То есть… я не вполне понимаю…
– Сейчас поймете. Жизнь должна стать искусством. Почти игрой, твореньем праздного ума. Чтобы, как говорится, жить стало легче и веселей. Так вот, «Дирижабль» – это искусство расцвечивания реальности. Это не просто журнал, это стиль жизни, состояние души, целая программа. Ах, дорогой Роман, вам, как никому другому должно быть известно, что люди жаждут праздника. Они хотят фейерверков, маскарадов, карнавалов. А что все это такое, как не обман? В лучшем случае – самообман. А вы знаете, как еще называется обман?
– Неправда, фальшивка, враки, брехня, клевета, фикция, – Роман задумчиво перечислял синонимический ряд.
– Со-чи-ни-тель-ство, – торжественно объявил Сергей Владиленович.
– Вы предлагаете сочинительство выдавать за реальность? – опешил Роман. – Называть вранье правдой? И это будет искусство?
– Безусловно. Ведь что такое правда? Это не то, что истинно, а то. чему больше верят. Будьте спокойны, читателю это нужно, он хочет этого. «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад». Это сказал Пушкин. Чего же иного вы хотите от простого и даже не совсем умного читателя?