Заступница - Адвокат С В Каллистратова

Автор неизвестен

Сформировавшееся таким образом движение было не только спонтанным, но и естественно полицентричным: каждый находил в нем наиболее близкую себе сферу деятельности, все вновь включавшиеся в него яркие личности становились своеобразными центрами притяжения. Монолиту советского общества с его предельной идеологизированностью противопоставила себя хотя и немногочисленная, но многообразная (и в силу этого открытая) среда.

Несомненно, понятие "права человека" несло в себе прежде всего большой нравственный заряд. Но вместе с этим оно являлось непременной составной частью совокупности определений, характеризующих правовое гражданское общество, то есть формировало понятие политическое. Неадекватное своей сути, самосознание движения заключало его в замкнутый круг. А когда время высветило эту неадекватность, она была понята лишь

теми немногими, кто обладал способностью критически оценить самих себя. И прежде всего это относится к Андрею Дмитриевичу и Софье Васильевне, ставшим воплощением лучшего, что было в движении, наиболее плодотворного - способности к саморазвитию. А ведь многим диссидентам оказалось трудно найти свое место в политической борьбе второй половины 80-х гг. И неизбежное (и необходимое) на прежнем этапе отсутствие единой организации и политической платформы породило растерянность и... ностальгию.

Когда в условиях объявленной сверху гласности обществу понадобились подлинно независимые средства информации, "Экспресс-Хроника", "Гласность" и другие газеты и журналы, созданные диссидентами, конечно, сыграли немалую роль в освобождении его от немоты. Но далеко не все правозащитники поняли тогда необходимость перехода к политическим формам деятельности, некоторые даже осудили А.Д.Сахарова, С.А.Ковалева за "уход" в парламентскую борьбу, за "сотрудничество" с властями. Это означало отсутствие внепарламентской поддержки со стороны прежних соратников.

Восьмидесятилетняя, тяжело больная Софья Васильевна уже физически не могла делать то, что делали Сахаров и его соратники. Но на последней вспышке сил она пыталась передать людям накопленный ею и ее друзьями опыт правозащитной деятельности. Не для того, как она говорила, чтобы поделиться воспоминаниями, а чтобы помочь уяснить дорогу в будущее: защита прав человека - задача непреходящая. Она-то, мудрая, юрист-профессионал высокого класса, всегда понимала, что именно здесь соединяются задачи нравственные и политические и что только их соединение является основой жизнеспособного общества.

Человек большой души и терпимости, она никого не корила за непонимание таких простых (непростых, оказывается) истин. Не осуждала тех, кто не поспевал за новыми требованиями жизни, и любовно сохраняла круг прежних друзей, не потеряв ни одного из них до конца своих дней. Больше того, за оставшиеся ей три года она сумела приобрести новых друзей, людей самых разных возрастов - от прошедшего долгий путь ГУЛАГа писателя О.В.Волкова до молоденькой журналистки Наташеньки Геворкян.

В жизнь семьи Сахаровых Софья Васильевна вошла в 70-х гг. Она беззаветно любила их обоих, но в последние годы, когда, с головой погрузившись в свою новую (особенно после горьковской ссылки) жизнь, они не всегда успевали вовремя позвонить ей, а она не всегда была в состоянии сама их навестить и - в этом сказывалась особенность ее характера - не решалась вторгаться в их новую среду. Впрочем, зная общественный темперамент Софьи Васильевны, ценя ее знания и интеллект, Андрей Дмитриевич позаботился подключить ее к деятельности тех новых организаций, которым она могла быть наиболее полезна, - "Мемориала", Московской трибуны, Фонда Сороса.

* * *

Общение Софьи Васильевны с людьми отличалось редкой чертой: если вокруг нее собиралось несколько человек (а в дни ее рождения в доме бывали чуть не все московские диссиденты да непременно и сколько-то приезжих), она старалась так построить разговор, чтобы в нем могли участвовать все присутствующие (утраченное искусство!). И вдобавок стремилась уделить внимание каждому в отдельности. А на следующий день, перебирая в памяти вчерашнее, мучалась, не забыла ли кого, не обделила ли вниманием.

Что уж и говорить о ее беседах с людьми один на один! В каждом она умела видеть неповторимую личность, обращалась именно к этому, а не к какому-то отвлеченному человеку. И это было не только результатом полученного ею воспитания, но и следствием присущего ей мировосприятия и способа мышления, ее способности видеть явление в его единичности и единственности и при этом мгновенно схватывать, абстрагировать и формализовать то всеобщее, что скрывается в каждом единичном.

Еще одно свойство Софьи Васильевны - самообладание. Мне неоднократно доводилось сопровождать ее на "беседы" и допросы в КГБ и прокуратуру. В одну из таких поездок, сидя с ней в такси,

я спросила: "А если вам предложат подать заявление на выезд?" (в это время ее единственная дочь и внучка находились с родственным визитом в Париже). Ответ был мгновенным: "Я такого заявления не напишу ни при каких обстоятельствах". Нужно было знать глубокую внутреннюю связь ее с дочерью, необыкновенную взаимную их любовь и то, что нашим властям ничего не стоило перекрыть дочери дорогу обратно, оторвать от оставшейся в СССР больной старой матери, сыновей и внуков, чтобы понять, каких долгих и тяжких размышлений стоил Софье Васильевне этот короткий и решительный ответ. И чтобы пресечь дальнейший разговор на эту тему, она тут же спросила: "Вы слышали последнее присловье - КГБ пошел по бабам? Вот и я в их числе!" Кстати, этим же присловьем она закончила "беседу" в КГБ, получив "предупреждение об антиобщественном поведении", за чем чаще всего следовал арест.

На допросы в прокуратуру (когда было открыто дело о Хельсинкской группе) Софья Васильевна независимо от погоды ездила тепло одетой, готовая к тому, что прямо с допроса ее могут увезти в следственный изолятор. Ей ли, адвокату, было не знать, как это случалось... А дорогой на очередной допрос Софья Васильевна рассказывала анекдоты, избегая таким образом любого разговора, затрагивающего ее внутреннее состояние. Собранная и внутренне и внешне, она нуждалась в провожатых не только физически (подогнать такси к дому, прокуратуре или КГБ, а если станет ей плохо, - помощь получить надо от своих, а не от тех), - нужны были свидетели, которые увидят, если ее увезут, или, не дождавшись, поймут, что она арестована. Но все это - в подтексте нашего присутствия и никак не в словах. Всегда казалось (а может быть, и на самом деле было так?) - гораздо более она волнуется, когда узнает, что на допрос или "беседу" вызвали кого-то из друзей. Щадя ее, о таких событиях мы рассказывали ей постфактум.

* * *

Все дальше в историческое время отодвигается эпоха правозащитного движения. Развеяло по свету, разбросало по жизни многих его участников. Прошли годы после ухода от нас Софьи Васильевны Каллистратовой, в чьей личности воплотилось все светлое, что было в той эпохе. Эта книга - дань памяти тех, кто был рядом и кто помнит, она для тех, кто не должен забыть.

М.А.Каллистратова

Софья Васильевна Каллистратова человек и правозащитница

Хвала человеку, который шел по жизни, всегда готовый оказать помощь, не зная страха, и которому были чужды вражда и ненависть.

Альберт Эйнштейн

– --------------------------------------------------------------------------

Я никогда не встречала более удивительного человека, чем моя мать. Жить с ней рядом - было огромным счастьем.

Софья Васильевна мало заботилась о том, что смогут узнать потомки о ее жизни, работе, мыслях, мировоззрении. В последние ее годы, когда кто-нибудь из ее друзей или почитателей заговаривал о том, что она должна написать воспоминания, предлагал свою помощь в организации магнитофонных записей, она с легкой иронией, но непреклонно отвергала эти предложения. "Я не писатель", - говорила она. Никогда не хранила она каких-либо вещей, архивов, даже книг, хотя всю жизнь много читала, любила и прекрасно знала литературу. Для нее всегда бульшим удовольствием было отдать любимую книгу хорошему человеку, чем держать ее у себя на полке. Осталось всего несколько адвокатских досье, несколько рукописей, пара пачек писем, да одна пленка с записями ее выступлений в последний год жизни.

Адвокатура была ее призванием (еще в школе, когда ей было двенадцать лет, ее прозвали "Сонька-адвокат") не только по уменью защищать, но и по инстинктивному, всегда естественно у нее возникавшему стремлению помочь каждому, кто нуждался в защите, поддержке. Прирожденный оратор, чуждый демагогии, Софья Васильевна свое красноречие всегда направляла на конкретные дела. Ее стихия - живая речь, и рассказчицей она была превосходной, знала многих замечательных людей и всегда говорила о них очень доброжелательно, с мягким юмором. Если же кто-нибудь терял ее доверие, она просто переставала общаться с этим человеком, вспоминать о нем и лишь при крайней необходимости сухо, сурово и лаконично объясняла, в чем дело. Ее рассказы о судебных процессах, людях, событиях звучали обычно только "к слову", рассказывать "по заказу", особенно о себе, не любила, а слушать умела не хуже, чем рассказывать.