Заступник земли Русской. Сергий Радонежский и Куликовская битва в русской классике
Шрифт:
Проглянувший месяц озарил бледное, красивое, молодое, безусое лицо.
На стук за забором неистово залаял огромный пес.
Другого отклика не было.
Приезжего брало нетерпение. Он снова постучал так, что ворота затрещали.
На этот раз стук был услышан.
– Кто тут в полночь ломится? – послышался ворчливый старческий голос. – Угомону на вас нет.
– Пусти, знахарь, дело к тебе есть! – ответил путник, который был не кто иной, как Иван Вельяминов.
– Какое такое дело по ночам? Поезжай своим путем-дорогой, а я спать пойду.
– Отвори, старче,
Колдун точно некоторое время был в нерешимости, потом послышались шаги босых ног и ворота отворились.
Пес залился и клубком бросился под ноги входившего.
– Убери пса! – не без некоторого испуга сказал Вельяминов.
– Небось не съест, коли добрый человек! – ответил колдун. Однако крикнул собаке: – Не трожь!
Лай стих, и собака стала смирней ягненка.
Знахарь провел гостя к себе в жилье и, когда тот переступал порог, предупредил:
– Лоб не расшиби! Притолока низкая!
Потом выгреб углей из печи и зажег от них лучину.
Трепетное пламя осветило закоптелую низенькую избу, наполовину занятую огромною печью из сырцового кирпича.
Повсюду были развешены по стенам и свешивались с потолка пучки высушенных трав.
Воздух, напитанный их пряным запахом, был удушлив.
На лежанке печи сидел большой кот, совершенно черный, «без отметин» – настоящий колдовской – и, мурлыча, пристально смотрел на Ивана своими желтыми глазами.
Сам ведун был маленький тощий старик с крючковатым носом, жидкой бородкой, лысиной на темени и странно блестящими глазами.
– Садись – гость будешь! – сказал ведун, снимая с лавки пучок каких-то свежих трав и очищая место для Вельяминова.
Тот сел.
Знахарь внимательно посмотрел на него и промолвил:
– Сынок тысяцкого?
– Да, сынок тысяцкого, а не сам тысяцкий, как мне пристало быть! – с невольным раздражением ответил молодой человек.
– Знаю, знаю… По княжьей воле… А от меня-то чего ты хочешь?
Вельяминов открыл было рот, но не успел ответить, как в глазах ведуна уже блеснул хитрый огонек.
– Может быть, – процедил он. – Для чего тебе сие знать? Много будешь знать – скоро состаришься.
– Видишь серебро?
Иван подкинул на руке несколько грубо обделанных кусков серебра.
– Все будет твоим, ежели ты…
Тут юноша пододвинулся ближе к знахарю и закончил дрожащим шепотом:
– Ежели ты мне поможешь душу нечистому продать.
Хапило вперил в Вельяминова пристальный взгляд, помолчал и вдруг залился неприятным, резким смехом.
– Чего ее, душу то ись, тебе продавать – хи-хи! – ежели она уж продана?
– Как?! Нет, – с некоторым испугом проговорил Иван.
– Я тебе говорю, продана… Нечистый-то эва с левого плечика стоит, сторожит ее…
В этот момент кот, наежась, быстро прыгнул прямо на левое плечо юноши.
Вельяминов вскочил, бледный, с искаженным от ужаса лицом, и делал усилия стряхнуть с плеча кота, но тот цепко держался, проникая когтями сквозь одежду до тела.
– Ты его оставь, – спокойно заметил знахарь, – он не слезет, он у меня умный… Будешь трогать –
Кот точно этого и ждал: он сел на плече Ивана Васильевича так же спокойно, как раньше сидел на лежанке.
– Он тебя не тронет теперь, молодчик, ты его не трожь. Так нечистому душу? Хе-хе!
– Чего ж смеешься? – с сердцем промолвил Вельяминов.
– Да на тебя мне смешно. Проданную душу продавать хочет!
Потом лицо его сделалось серьезным.
– Погляжу я на тебя – молоденек, силы да здоровья не занимать стать, жил бы себе помаленьку, трудился б во славу Божию и счастье получил бы… А тебе надо все сразу – тяп-ляп да и корап. Ни смиренья нет, ни терпенья… Этакое надумал! Душу продать нечистому. Да уж ты продал ее, продал, как только тебе это на мысль впало. Тебя лукавый враг рода человеческого уж уловил. И думается мне, что ты не вырвешься из его когтей. Дивишься, что от знахаря-ведуна такие речи слышишь? Да, молодчик, вот я и знахарь и ведун; иного полечу, иному – грешным делом – и погадаю, да души-то я нечистому не продавал и помыслить о сем страшусь… И все знахарство-то мое, может, оттого, что жил долго и побольше других знаю… Да… Ты серебрецо свое спрячь – не помощник я тебе в этаком деле. Да ты и без меня сумеешь, ой сумеешь!
Он рассмеялся прежним неприятным смехом.
Вельяминов сидел с угрюмым, почерневшим лицом.
В ворота сильно застучали.
– Чтой-то сегодня! Опять кого-то Бог несет, – проворчал знахарь и вышел из избы.
Иван попробовал было встать, чтобы как-нибудь укрыться от взоров нового посетителя, но кот напомнил о себе таким грозным ворчаньем и так расправил когти перед его глазами, что он счел за лучшее более благоразумным остаться в прежнем положении до возвращения Хапилы.
Со двора доносились окрики знахаря и переговоры, подобные тем, какие пришлось вести раньше Вельяминову.
Пес неистово заливался.
Потом он разом затих: очевидно, колдуну пришлось впустить посетителя.
Послышался скрип ворот.
«Ну, идут сюда», – подумал юноша с таким чувством, что был готов провалиться сквозь землю, только бы укрыться от непрошеного свидетеля его посещения избенки колдуна.
Дверь отворилась, и в избу следом за знахарем вошел Некомат Суровчанин.
Войдя, он остановился как вкопанный.
Он был очень неприятно поражен, застав у Хапилы другого посетителя.
Однако быстро овладел собою и, слегка поклонясь Вельяминову, промолвил, обращаясь к ведуну:
– Кое-зачем ты мне, старче, надобен.
Иван и Некомат не были близко знакомы, но в лицо знали друг друга.
– А надобен, так говори, – сказал колдун.
Как ни тихо говорил Суровчанин, Иван расслышал. Любопытство его было затронуто.
Хапило, не говоря ни слова, взял большую медную кружку с блестящим дном, наполнил ее до половины водой и поставил на столе.
– Пасынка твоего ведь Андреем Кореевым звать? – спросил знахарь.