Затаив дыхание
Шрифт:
После урока он должен был идти на внеочередное заседание местного совета для обсуждения безотлагательного вопроса: поселившиеся за три дома от них приезжие вознамерились покуситься на святое — на расположенную перед их домом стоянку для инвалидов. Вероятно, соответствующая табличка на металлическом столбике портит им вид из окна. Впрочем, их недовольство скорее вызвано более эгоистическими причинами: у новых хозяев дома есть громадный джип с сильно затемненными стеклами — ни дать ни взять катафалк, опоясанный по периметру хромированными трубами, точно строительными лесами. Теперь его хозяева хотят заполучить удобную парковку прямо перед домом.
Вообще-то на собрание должна была идти Милли, но она
Хорошо хоть родители Милли уехали к себе в Гемпшир.
Под свинцово-серым небом даже зеленый Хит, кажется, был сам себе не рад. Взрывы остались в прошлом, спасатели закончили поиски в пышущих жаром воронках, крысы уже не глодали останки погибших, все положенные слова были сказаны. Добавить больше нечего. Эти события прямо не коснулись знакомых Джека, за исключением тех, кто, случайно оказавшись поблизости от мест терактов и услышав необычно многоголосый вой сирен пожарных машин и карет «скорой помощи», затрепетал от ужаса. Милли уехала на машине в Гастингс — давать указания частному застройщику многоквартирного дома для престарелых касательно установки, позволяющей повторно использовать не сильно загрязненную воду. Едва услышав о взрывах, она позвонила мужу, но он в ту минуту принимал душ, в спальне из стереомагнитофона неслись мощные звуки Шостаковича, и Джек звонка не услышал. Милли оставила на автоответчике сообщение, но, поскольку она звонила из машины, мобильная связь была неважная, Джек почти ничего не разобрал. Позже, в час дня, он решил отдохнуть от обуревавших его идей, съесть салат и послушать новости — и тогда только понял, что произошло. Кроме Милли, ему никто не звонил, так что о трагических событиях в Лондоне он, видимо, узнал последним.
В тот вечер, когда случилась вторая серия терактов, — к счастью, никто не погиб, потому что бомбы не взорвались, — Джек с Милли отправились пешком в индийский ресторан на Флит-роуд. И там, у них на глазах, двухэтажный автобус сбил возле старого кинотеатра чернокожую женщину в длинном черном платье. Джек успел заметить могучие бедра негритянки. Держа в руках сумки с покупками, она ступила на пешеходный переход. Вдруг на противоположной стороне улицы выросла громада автобуса, раздался крик (нечто среднее между визгом и воплем от осознания ужаса происходящего). Секунды спустя автобус остановился, из-под него к ногам Джека и Милли подкатилось несколько ярко-оранжевых апельсинов. Джек бросился через дорогу, уверенный, что увидит жуткое зрелище — рассеченное пополам или разодранное в клочья тело. Посреди мостовой, перед самым автобусом лежала на боку негритянка; отвалившийся белый пластмассовый бампер кротко прислонился к ее телу, такому тучному, что женщину можно было принять за беременную. Автобус то ли отшвырнул ее, то ли протащил ярдов двадцать.
— Беда! — кричала она, пытаясь приподняться на локте. — Беда, точно беда. Еще какая беда, уж поверьте.
Рядом, на перекрестке с Понд-стрит, стояла «скорая помощь» из расположенной неподалеку больницы «Ройял-Фри», так что Джеку не пришлось помогать несчастной. Женщину осторожно перекатили на носилки под ее беспрерывные причитания:
— Беда. Беда-беда, точно беда.
Сложив на макушке руки, словно пойманный с поличным опасный преступник, из автобуса вышел водитель.
— Господи Иисусе, не понимаю, как оно могло случиться, — повторял он. — Просто ума не приложу.
Собравшиеся зеваки бесстрастно наблюдали за происходящим, как обыкновенно бывает в таких случаях. Молодой парень, который тоже собирался перейти улицу вместе с темнокожей женщиной, повернулся к Джеку и сказал:
— Неудачный вышел
Но и это прошло, неудачный день исчез в сонме других дней, стерся из памяти, за исключением отдельных клочков, еще всплывавших в сознании или в глубине подсознания некоторых людей.
И теперь Джек работал над сочинением, в котором пытался выразить кое-какие мысли, навеянные тем происшествием. Предварительно озаглавив пьесу «Не задался денек, и все тут», он оркестровал ее для камерного хора и ударных. Ее первое исполнение было назначено на ноябрь, и не где-нибудь, а в Перселл-Рум, в рамках фестиваля современной музыки. С общего молчаливого согласия главной темой этого мероприятия стал террор. Но работа шла туго. Разные музыкальные куски не желали сочетаться друг с другом, сочинение рассыпалось, точно браслет без связующих звеньев. Ничто на свете не возникает ниоткуда, одно порождает другое. Четыре взрыва он решил передать с помощью барочных литавр, потому что современные металлические ударные перекрывают доминирующие обертона, а ему требуется ясная, отчетливая тональная окраска. Еще его донимал один пассаж, удар тарелок с последующим тремоло: сколько ни пытался, Джек никак не мог найти ему подходящее место. А ведь взрыв стоит у него перед глазами, звучит в ушах. Но сущим бедствием стала навязчивая, как банный лист, популярная песенка про неудачный денек, почти с тем же припевом; казалось, едва он ступает ногой за порог, как отовсюду несется гнусный въедливый мотивчик.
Он вспоминал снежного барса из эстонского зоопарка. Вспоминал частенько, как и того лиса. Звери были связаны друг с другом, только один встретился Джеку сначала, а другой — позже. Оба сидели в чересчур тесных клетках. Все это было словно вчера. Он чувствовал, как вспыхивают щеки при этом воспоминании. Шкаф для хранения документов, пылающий посреди улицы, и Лис в клеткеописывал происшедшее, но только языком музыки, язык этот не поддается буквальному пониманию, зато можно воспринять какую-то мысль, чувство или строй произведения; они взаимосвязаны и перетекают друг в друга до самого финала — до безмолвия, предваряющего аплодисменты.
В две тысячи первом году, сидя в центре зала «Снейп-Молтингз» и слушая собственное произведение, Джек спрашивал себя: зачем он вообще что-то сочиняет? Поначалу его музыка казалась ему очень поверхностной и банальной. Но к середине, когда мелодию, которую вел голос, восторженным мажором подхватили инструменты, Джека унесло куда-то вглубь его существа, где его все это время поджидал некто.
Будто земной шар повернулся на своей оси, чтобы он оказался перед нею, беззащитный и совершенно одинокий.
Взволнованная таиландка явилась на пятнадцать минут позже положенного времени и сообщила, что перед самым выходом из дому у нее украли велосипед. Джек ей не поверил, потому что она жила в западной части Хампстеда, а оттуда за пятнадцать минут к нему пешком не добраться. Любопытно, что толкает такую одаренную музыкантшу на ложь, пусть и безобидную? Ей идет двадцать второй год, а она все еще живет с родителями, которые держат ресторан на Эрлз-корт. Там же, кстати, живет и Говард.
Тут раздался телефонный звонок: звонил Говард. По голосу было слышно, что он в смятении.
— Ты представляешь, Джек!..
— Что?
— Я себе палец сломал, черт побери.
— Плохо дело, — вполне серьезно посочувствовал Джек.
Говард объяснил, что вытрясал скатерть и ударился пальцем о стену дома.
— Где же ты ее вытрясал? — озадаченно спросил Джек.
— У моего друга. В его чудесном саду. Но какая теперь разница где. Турне по Японии отменяется. Во всяком случае, для меня. Я в отчаянии. И мои уроки!.. Придется давать одной рукой.