Затаив дыхание
Шрифт:
На этот раз он позвал: «Мама» — и подошел к ней. Коснулся ее плеча. Она взяла его руку в свои. Через какое-то время Грейди спросил: «Ты думаешь… он придет?»
Она ответила очень тихим голосом: «Кто? Призрак? Нет, милый. Это окно прошлого и будущего. Когда мне нужно прошлое, я вижу твоего отца, копающегося на огороде».
Они выращивали помидоры, огурцы, редиску, другие овощи, которые сами и ели.
Грейди сел за стол рядом с ней.
— Когда мне нужно будущее, — продолжила она, — я вижу тебя высоким, сильным и взрослым,
— Не грусти, — попросил ее Грейди.
— Что ты, сладенький. Я не грущу. Я когда-нибудь казалась тебе грустной?
— Нет. Только… здесь, сейчас.
— Когда я говорю, что вижу себя снова с твоим отцом, это не значит, что я этого себе желаю. Но я действительно вижу.
Грейди всмотрелся в окно и увидел только ночь.
— Верить — не значит желать, Грейди. По-настоящему ты знаешь только то, что знает твое сердце.
К тому времени она работала на лесоперерабатывающем заводе. Пять дней в неделю проводила там, где погиб Пол. Они нуждались в деньгах.
Долгое время Грейди тревожился из-за того, что мать работает на заводе. Он думал, постоянные напоминания о закрученных узлом гвоздях и отломившемся куске лезвия циркулярной пилы заставляют ее страдать.
Но потом он понял, что ей нравилась эта работа. На заводе, среди людей, которые работали с Полом, она могла сохранять воспоминания о нем ясными, незамутненными.
Как-то в субботу, уже четырнадцатилетний, Грейди вернулся домой (он подрабатывал по выходным) и увидел, что Сникерс мертв. Его мать уже вырыла могилу.
И приготовила тело к погребению. Завернула любимую собаку в простыню, а потом в самую дорогую вещь, которая у нее была, — в скатерть из ирландских кружев, которой пользовались только на День благодарения и Рождество.
Грейди нашел мать на ступеньках заднего крыльца. Она качала на руках завернутое тело, плакала, ждала сына. Два человека требовались для того, чтобы с должным уважением опустить Сникерса в могилу.
И когда летнее солнце коснулось горизонта, они это сделали. Грейди хотел забросать могилу землей, но мать настояла на том, что сделает это сама. «Он был таким милым, таким милым».
Грейди никогда не видел, как мать плакала, горюя по отцу. Она хотела, чтобы сын знал, что она сильная. Но тут скрыть слез не смогла.
Собаку подарил ей его отец. Долгими ночами собака горевала вместе с ней. И вот теперь, потеряв Сникерса, она в каком-то смысле вновь потеряла мужа.
Потом Грейди сидел с матерью в темной кухне. Могила собаки находилась в конце двора, по прямой линии от окна.
После гибели отца Грейди повзрослел на шесть лет. Его мать могла уже более открыто говорить с ним о любви и утрате, о горе и вере, об остроте ее боли, чем шестью годами раньше.
И хотя она скрыла от него остроту душевной боли и страх за будущее — какое-то время существовала опасность потери дома, —
Вечером того дня, когда умер Сникерс, Грейди понял, что все лучшие качества матери основаны на одном: она любила правду и никогда не лгала.
И такой она оставалась до своего последнего вздоха — а ушла она очень молодой. Благодаря ей Грейди выше всего ставил честность.
В этот век ложь — универсальная смазка культуры. Любовь к правде редко вознаграждается и часто наказывается.
Вот Грейди и вернулся домой, в горы, чтобы изготовлять столы, стулья, шкафы в соответствии с канонами, установленными основателями Американского движения искусств и ремесел. Простые материалы и строгие линии однозначно показывали, где мебельщик позволил себе уклониться от стандарта. Мастерство и качество проявлялись в законченном продукте, и вот тут никто не мог обратить правду в ложь.
И пока Грейди сидел за столом, вглядываясь в ночь, а Мерлин — у стеклянной двери, южная часть залитого лунным светом двора вдруг осветилась новым источником света, который оставался вне поля зрения.
Грейди поднялся, обошел стол, прижался лицом к стеклу. Он ожидал увидеть свет в мастерской, которую ранее запер на все замки. Но нет, свет шел из гаража, к которому примыкала мастерская.
Тем не менее Грейди не сомневался, что именно этот незваный гость ранее побывал в мастерской, а потом утащил запеченные куриные грудки.
Обнаружив кровавый отпечаток на стене за дверью в подвал, Генри Роврой уже собрался выстрелить из помповика в темноту. Сдерживаться он не привык, но в этом случае подавил желание нажать на спусковой крючок.
И когда повернул выключатель, а вспыхнувший свет показал, что у нижней ступени его никто не поджидает, Генри шумно выдохнул.
Прислушиваясь к тишине внизу, он все больше убеждался в том, что и снизу кто-то прислушивается к нему.
И почти прошептал имя. Удержал его лишь страх услышать ответ, произнесенный знакомым голосом.
Вторая дверь из подвала вела на лестницу, которая поднималась на лужайку. Генри не мог запереть в подвале незваного гостя, но перекрыть путь из подвала в дом труда не составляло.
Выключив свет, Генри закрыл дверь и запер ее на засов. Он сомневался, что засов устоит после хорошего удара. Поэтому взял ближайший стул и подставил спинку под ручку двери.
Потом продолжил осмотр дома, чтобы убедиться, что никто нигде не спрятался. Проверил, задвинуты ли шпингалеты на окнах. Подходя к каждому окну, чувствовал себя очень уязвимым, пока не задергивал шторы.