Затемнение в Грэтли
Шрифт:
Удар был серьезный, но полковник не растерялся.
– Слушайте, Нейлэнд, вы мелете чепуху, и вид у вас неважнецкий. Если у вас ко мне дело, выкладывайте поскорее, а потом сразу идите и ложитесь в постель. Наверное, это грипп. Он может дать высокую температуру.
– Может. Но имя вашего слуги, полковник, все-таки Феликс Родель. Заслуженный член нацистской партии. Занимается в Англии шпионажем. Вы переименовали его в Морриса.
Я услышал какой-то звук; полковник, вероятно, тоже слышал, но не обратил внимания. Он вдруг начал кричать на меня, словно в приступе безумного гнева – точь-в-точь полковник Блимп [3] на всех парах, – в действительности же под этой багровеющей маской оставался хладнокровным и осторожным.
3
Комический персонаж
– Господи помилуй, Нейлэнд, вы совсем спятили! Явиться ко мне и нести такой вздор! Да вы понимаете, что, будь у меня свидетели, я мог был подать на вас в суд за клевету. И подал бы, честное слово! Да если бы кто-нибудь слышал…
В этот момент появился свидетель, которого ему не хватало. Раздался легкий стук в дверь, и вошла Маргарет Бауэрнштерн.
– Простите, – обратилась она к полковнику, – мне никто не открывал, а я так беспокоюсь, что решила войти без приглашения. – Она пристально посмотрела на меня и нахмурилась. – Что случилось?
Я покачал головой.
– Потом объясню.
– Где Отто? Мне вдруг стало так страшно за него, что я сама отправилась сюда. Где он?
– Сядьте, – сказал я. – И крепитесь, Маргарет.
Полковник Тарлингтон шагнул к нам.
– В чем дело? – начал он, но я перебил его.
– Вы тоже сядьте, полковник. Вот вам и свидетель, так что все в порядке. – Я повернулся к Маргарет, которая сидела на краешке стула, не сводя с меня широко раскрытых глаз. – Мне очень жаль, Маргарет… Отто умер. Его ранил Родель, тот нацист, которого он искал. Потом Отто убил Роделя и умер сам. Он спас мне жизнь.
Она побледнела и застыла.
– А с вами что?
– Ничего, обойдется. Надо кончать. Не уходите.
Она кивнула. Я обратился к полковнику, который перестал бушевать и сидел молча, холодный, бдительный, непреклонный. Нужно было атаковать его до тех пор, пока он не сдастся, а я не чувствовал в себе достаточно сил. Но я знал, что все должно быть закончено здесь и сейчас.
– Бесполезно, полковник, – начал я. – Игра проиграна. Если вы не захотите слушать сейчас, услышите скоро на суде. Родель лежит мертвый в вашей конюшне, где он устроил себе мастерскую. Джо арестован и всех выдает. Диане Экстон дали уехать в Лондон только для того, чтобы накрыть ее там вместе с сообщниками.
– Все это очень интересно, – сказал Тарлингтон. – Но при чем тут я?
– Вы же сами говорили всем, что у вас служит ваш бывший денщик Моррис, а на самом деле это был нацист Родель. Но это еще далеко не все, полковник. Возьмем хотя бы вашу приятельницу Диану Экстон…
– Если вы говорите о женщине, которая открыла здесь лавку, – перебил он, – то меня с ней недавно познакомили, и она раза два звонила мне по разным мелким делам…
– Например, по поводу места для меня на заводе Чартерса.
– Почему же нет? Но я этой женщины не знаю. Я с ней пяти минут не провел наедине, и никогда не заходил в ее лавку. Попробуйте доказать обратное!
– Вам незачем было ходить к ней в лавку, – сказал я. – Когда у нее бывали сообщения для вас, она их помещала в витрине. Все было отлично продумано, и команда подобралась что надо. Во-первых, вы, местное светило, член правления Электрической компании; затем Родель, главный организатор заговора, втянувший всех вас еще в Америке; здесь он удобно устроился под видом вашего слуги. Затем Диана с ее «Магазином подарков» – ну кому пришло бы в голову подозревать хозяйку такого магазина? И наконец Джо, душа всякого общества, собравшегося в баре «Трефовой дамы», где выпивка быстро развязывала языки молодых летчиков и армейцев. А что касается передачи новых инструкций, то способов хватало. На этой неделе, например, акробатка Фифин превратила сцену «Ипподрома» в почтовое отделение. Вы скажете, что в глаза не видели этой женщины. Я знаю. В этом и не было надобности. Зато Родель, который слишком осмелел и стал неосторожен, не мог отказать себе в удовольствии выпить со старой приятельницей.
– Я слушаю вас очень внимательно, Нейлэнд, – сухо сказал полковник. – Но просто не понимаю, какое я ко всей этой чепухе имею отношение.
– Потом сегодня утром я вас ловко поймал, полковник, – продолжал я насмешливо. – Помните, я сказал, что, по моим сведениям, Скорсон из министерства снабжения, беседуя с вами по телефону в среду вечером, рекомендовал вам меня? А вы подтвердили и добавили, что это повлияло на ваше решение. Но…
Я сделал умышленную паузу, и он попался на удочку.
– Подумаешь – «поймал»! – сказал он пренебрежительно. – Вы были так довольны тем, что Скорсон будто бы рекомендовал вас, что я не стал этого отрицать. Самая обыкновенная вежливость. Что тут такого?
– Этого достаточно, чтобы вас повесить, Тарлингтон, – сказал я, отбросив насмешливый тон,
Полковник усиленно размышлял, но не говорил ни слова. Из раны у меня снова потекла кровь, голова кружилась, в ушах гудело. Но нельзя было дать ему опомниться.
– Что касается зажигалки, которую вы нашли у Олни в кармане, – продолжал я, – то первая ваша догадка была правильна. Это не простая зажигалка, такой вы не купите нигде. – Я показал ему мою. – Каждый сотрудник контрразведки, в каком бы отделе он ни работал, получает такую зажигалку и выучивает условные вопросы и ответы. Я знал, что у Олни есть такая зажигалка, потому что в среду днем мы по ним опознали друг друга. Инстинкт вам подсказывал, что она была у Олни неспроста: такой зажигалки у заводского мастера не увидишь. Позже, в тот же вечер, вы встретились с Джо; к тому времени вы уже рассмотрели ее и решили, что это просто красивая безделушка. Держать ее у себя вам не хотелось, поскольку она принадлежала Олни, и вы подарили ее Джо. А Джо, – добавил я сурово, – арестован сейчас по обвинению в убийстве. Он сознался во всем. Он выдал всех.
У меня вдруг потемнело в глазах. Я слышал крик Маргарет. Потом увидел, что она склонилась надо мной.
– Нет-нет, не мешайте мне еще минуты две, – сказал я ей, собрав последние силы. – Родель ранил меня в плечо, и сейчас кровь опять потекла, но я доведу это до конца. Сядьте, Маргарет! Ну, пожалуйста!
Она не села, а осталась стоять возле меня. Я посмотрел на полковника, который сидел, как окаменелый.
– Я не пришел бы сюда в таком состоянии, чтобы сказать вам все это, если бы дело не было раскрыто и все главные улики не были в руках полиции. Я пришел потому, что люблю сам заканчивать свою работу. Своего рода тщеславие, если хотите. Такой уж у меня недостаток. А ваш недостаток, Тарлингтон, это – спесь. Вы всегда помните, что вы – привилегированная особа, ничего общего не имеющая с чернью, и вы хотите какой угодно ценой сохранить свои привилегии. Вы ненавидите демократию и все, что с ней связано. Ваше упрямство, дерзкое высокомерие, любовь к власти и самомнение мешают вам примириться с нею. Когда Гесс прилетел в Англию, он рассчитывал именно на таких, как вы. На то, что вы настроены прогермански, антипатриотичны в обычном смысле слова. Прошлая война, по-вашему, велась исключительно в национальных интересах, и, вероятно, тогда вы честно воевали. Но эта война, совсем другая, вам не по душе. Я слышал на днях вашу речь. Вы, как и все вам подобные, уговаривали народ знать свое место, воевать, и трудиться, и страдать, чтобы поддержать то, во что он больше не верит. И каждое ваше слово – еще одна пушка или бич в руках Гитлера и его шайки. Но вы несколько умнее и бессовестнее большинства себе подобных, и вы поняли: чтобы сохранить все, что вы хотите сохранить, нужно, чтобы народ не выиграл эту войну, а фашизм не проиграл ее. И нацисты убедили вас, что только их победа даст вам ту Англию, о какой вы всегда мечтали, то есть вы с кучкой избранных подниметесь на вершину, а простой народ навеки останется в прежнем положении. И вы пошли по извечной кривой дорожке… покатились по наклонной плоскости… болезненное честолюбие, спесь… ложь… предательство… убийства… и вы проиграли, Тарлингтон… проиграли… и если вы не хотите… остаться в памяти всех… английским квислингом… то у вас один выход… только один…